Странствия с моим гуру

— Ты забываешь, что она происходит из рода браминов, тогда как он — каштария, низшая каста. Она оказывает ему честь, желая этим супружеством возвысить его род. Конституция уничтожила касты, но в жизни по-прежнему соблюдается старый обычай… Теперь дело доходит до парадоксов: сыновья браминов пишут прошения о стипендии, выдавая себя за хариджан — лишенных всяких прав бедняков. Пытаясь исправить давнюю несправедливость, конституция предусматривает для низших каст целый ряд привилегий. Но и здесь действует сговор, протекция, взаимная поддержка. Атавистическая солидарность сильнее законов — нужно помогать своим.

— Но она не слишком хороша собой?

— Вот это действительно неважно, могла бы рожать. Она будет матерью. А для любви, для постоянной дружбы придет время после свадьбы. Ты мыслишь сугубо по-европейски. Мы находимся во власти предопределения. Зачем бунтовать против ярма, которое ты должен нести до конца дней своих, лучше принять его добровольно.

— И это называется счастливым браком?

— Скорее всего так. Люди заранее настолько подготовлены к самому плохому, что если все складывается лучше, то это уже хорошо.

— А много бывает разводов?

— У нас, в Индии, развод — редкость. Во-первых, надо установить причину, то есть вину, тень которой падает на человека. Во-вторых, нужно вернуть приданое и, значит, изъять из дела солидные активы… Такая процедура весьма болезненна. Есть другой выход, проще и радикальнее — смерть, тем более что она открывает надежду на будущие воплощения. Поэтому любовники бросаются с башни Кутаб Минар или связываются шарфами и топятся в священных водах Ганга. Это единственная форма бунта против суровых обычаев.

— Знаю. Недавно я где-то читал, что на севере убили женщину, забросав ее камнями, у нее был ребенок от женатого мужчины.

— А помнишь дело Росселини. Когда этот знаменитый режиссер сошелся с женой нашего чиновника, восемнадцать человек объявили голодовку протеста, чтобы напомнить ей об обязанностях жены и матери и принудить к возвращению.

— Однако она не вернулась…

— Но ведь кроме вероломства она виновна еще и в смерти тех, кто голодал…

— Ты думаешь, что дело зашло настолько далеко?

— Фанатиков у нас хватает, — снисходительно улыбнулся Гуру. — Некоторых из них, вероятно, родственники спасли, кормя насильно трубкой через нос… А если даже несколько человек и умерло в гордой уверенности, что такой акт протеста пробудит угрызения совести и они будут упомянуты в газетах, окружены уважением, почти легендой, то чего же их жалеть.

— Подходящие разговоры мы ведем на этой свадьбе.

— Возможность измены всегда существует там, где присягают на верность, — сказал Гуру.

Вокруг суетилась толпа. Красивые женщины с огромными глазами поднимались по лестнице, ведущей на крышу, где было приготовлено угощение. Обсуждалось приданое невесты и щедрые подарки, решалось, сколько она выручит от продажи тех вещей, которые не захочет оставить.

Я подошел к внутренней балюстраде. Отсюда было хорошо видно, как свершается обряд. Все происходило крайне медленно. Полуголый бритый священник сидел на корточках перед молодыми, его помощник с хитрым лицом каждые пятнадцать минут подставлял поднос, на который изредка сыпались мелкие монетки.

Священник насыпал из цветных порошков квадраты, треугольники, бормотал молитвы, зажигал терпко пахнущий дымный костер из коровьего навоза и поливал его маслом так, что потрескивало пламя. Потом он бросал горсть риса и предсказывал будущее. Казалось, ему хочется окончательно измучить жениха и испытать терпение гостей, раз уж пришлось исполнять этот обряд.

Тем временем настроение гостей изменилось. При взгляде на безмерную терпеливость и смирение обоих молодых угасал смех, стихали веселые голоса. Было уже за полночь, а жених и невеста, выставленные на обозрение толпы, продолжали сидеть в беседке из бананов.

— Пойдем, что-нибудь перекусим, — предложил Гуру. — Сейчас их разъединят. Он с мужчинами пойдет в комнату, где ему напомнят об ожидающих его обязанностях… А ее будут поучать старые женщины, они дадут ей последние наставления.

Заметив мою усмешку, он быстро добавил:

— Нет, нет. Хотя потом молодожены и останутся наедине, деликатность не позволяет прикасаться к жене по меньшей мере три ночи. Тела должны освоиться, познакомиться, стать друзьями сна и мечты… У вас, в Европе, все это настолько просто, что имеет характер почти насилия… У нас возлюбленная вступает на ложе супруга девушкой, ее следует уважать.

— Итак, она встревожена и безоружна. Ибо, что она знает о ночи, которая ее ждет?

— Теоретически все. У нас в вопросах пола нет показной добродетели европейцев. Она знает из изображений на святынях, из поэм о небожителях и героях, из откровений подруг, которые раньше ее вышли замуж. Достаточно тебе прочесть одну главу из «Кама Сутры», чтобы ты убедился, что, несмотря на ваше хвастовство и Ван дер Вальде, вы в этих делах вроде слепых котят…

— А жених? — спросил я, разыскивая место на циновке. — Это его первая ночь с женщиной?