– Раз вашему высочеству так угодно… – пробурчал он.
– Вот-вот, именно угодно… И слышишь, аббат, расскажи ему все без утайки. Не скрывай ничего, ни одного имени.
После ухода регента аббат Дюбуа некоторое время хранил молчание, а затем, с трудом скрывая свою досаду, принялся посвящать Шаверни в подробности заговора. Обрисовав ему цели заговорщиков и избранные ими средства, он назвал провинившихся дворян. К своему великому удивлению, Шаверни узнал, что, если бы Гонзага не пришлось спешно покинуть Францию, он оказался бы замешан в заговоре.
– И чем все это кончится? – спросил маркиз.
– Внутри страны – несколькими показательными казнями; за ее пределами – войной с Испанией.
– Вот прекрасный повод, чтобы вручить мне патент лейтенанта королевских мушкетеров, – рассмеявшись, заметил Шаверни. – Я как нельзя лучше подхожу для этого звания, дело только за пятьюдесятью тысячами ливров, чтобы заплатить за него.
– Вы слишком далеко заходите в своих честолюбивых планах, молодой человек. Регент посылает вас в Мадрид с одной-единственной целью: вы должны передать Сент-Эньяну приказ его высочества немедленно вернуться в Париж.
– И если этот юноша справится со своей миссией, – прервал аббата появившийся на пороге кабинета Филипп Орлеанский, – то я не вижу, что может помешать ему стать мушкетером короля… А ты сам разве не мечтаешь об епископской митре? Клянусь честью, Шаверни лучше управится с мушкетом, чем ты с епископским посохом!
Подобные шуточки были не во вкусе аббата. Не привыкнув стесняться в выражениях, он не преминул ответить регенту в том же тоне:
– И историки запишут, что регент Франции не умел выбирать ни офицеров для своей армии, ни князей церкви…
– А также, – подхватил Шаверни, – что для вступления в полк мушкетеров надо уметь владеть шпагой, а для получения митры достаточно всего лишь ловко… пользоваться близостью к трону.
Маркиз вовремя запнулся, и оскорбительные слова, которые впоследствии могли ему дорого обойтись, так и не сорвались с языка. Ибо если сейчас он чувствовал за собой поддержку регента, никогда не упускавшего случая унизить Дюбуа, то впоследствии министр наверняка нашел бы множество оснований, чтобы упрятать его в Бастилию.
– Прикажи приготовить паспорт для Шаверни, – произнес Филипп Орлеанский. – Он уедет сегодня вечером. И пусть ему выдадут тысячу ливров из моей казны.
Юный маркиз с поклоном поблагодарил регента:
– Что я должен сделать, чтобы оправдать доверие вашего высочества?
– Вы сообщите господину де Сент-Эньяну, что через пять дней герцог Селамар будет арестован и заключен в тюрьму. Если наш посол желает избежать подобной участи, то ему надлежит как можно скорее покинуть Мадрид и Испанию.
– Этого слишком мало, монсеньор, чтобы заслужить чин лейтенанта.
– Вы не знаете, что ожидает вас в дороге. Самое главное – как можно быстрее добраться до Мадрида. Но у вас имеется еще одно поручение, исполнение которого является для меня не менее важным: речь идет о том, чтобы за неделю разыскать шевалье де Лагардера и мадемуазель де Невер. Поиски эти наверняка будут сопряжены с опасностями и риском для жизни. К тому же я не могу дать вам на них больше времени, ибо ровно через неделю мы начнем военные действия против его католического величества. К этому дню вы должны вернуться в Байонну и сообщить принцессе Гонзага все, что вам удастся узнать о ее дочери. Затем вы отправитесь в армию, на передовую. Там вы получите свой патент, вступите в полк господина де Риома[49] и станете сражаться под командой маршала Бервика[50].
– Благодарю вас, монсеньор, – ответил Шаверни, склонившись к руке регента. – Я выполню свой долг.
Повернувшись к аббату Дюбуа, Филипп Орлеанский объявил, что принцесса Гонзага вместе с юным Наваем завтра уезжает на границу; до Байонны их будет сопровождать эскорт из четверых мушкетеров.
Аббат поджал губы, недовольный тем, что регент принял решение, не посоветовавшись с ним, однако ему ничего не оставалось, как отправиться готовить паспорт и распорядиться организовать подставы. Дюбуа уже собрался уходить, когда Филипп Орлеанский остановил его:
– Это еще не все… Я также хотел бы видеть в нашей армии шевалье де Лагардера, ибо он один стоит целой роты. А для того, чтобы он мог полностью проявить себя, мы сделаем его графом…
– Графом?! – воскликнул Дюбуа.
– А ты разве против, аббат?
Аббат не ответил.
– В жалованной грамоте следует указать, что отныне шевалье де Лагардер носит титул графа. Сегодня же вечером прикажи занести его в книгу д'Озье[51], чтобы завтра принцесса Гонзага смогла увезти грамоту с собой. Она сама и вручит ее нашему храбрецу. Такова моя воля!
– Гонзага был один, – проворчал Дюбуа, – а на освободившееся место сразу ринулся десяток новых куртизанов…
–…Предпочитающих держаться подальше от двора, – парировал Шаверни. – Ибо они хотят делами отблагодарить за оказанные им милости. А останься они в Париже, вы бы наверняка постарались погубить их.