Странствия Лагардера

Едва взглянув на бумагу, офицер почтительно склонился, умоляя простить его за невольную дерзость. Ибо в самом низу официального паспорта была сделана приписка – рукой чело­века, перед которым обязан был обнажать голову любой фран­цуз. Она гласила:

«Повелеваем шевалье де Лагардеру отыскать Филиппа Поликсена Мантуанского, принца Гонзага, в какой бы час­ти королевства тот ни находился, с разрешением убить в честном бою означенного принца. Такова воля короля, ко­торой никто воспротивиться да не смеет.

Филипп Орлеанский, Регент».

Текст был скреплен королевской печатью и заверен подписью Марка-Рене д'Аржансона, начальника королевской полиции.

– Когда принц Гонзага выехал из Орлеана? – спросил Анри, сворачивая свиток.

– Ровно в полдень, по Турской дороге… Он, впрочем, пробыл здесь не больше часа: ровно столько, сколько надо, чтобы перекусить и сменить лошадей.

– Свежие лошади и мне нужны… Где я могу их взять?

– В такое время это нелегко… но у вас имеется волшеб­ный талисман, перед которым откроются все двери. Я провожу вас.

Капитан, ставший необыкновенно предупредительным и лю­безным, сдержал слово. Через несколько минут трое путешест­венников пересели на отдохнувших лошадей.

– Дьявольщина, лысенький мой! – сказал Кокардас бра­ту Амаблю. – Хорошо, что в Шартре нам удалось попиро­вать… Больше не придется! Боюсь, теперь мы не будем ни есть, ни спать.

Паспуаль лишь с грустью кивнул. Он страдал, В этой бес­конечной скачке ему пришлось изрядно растрясти свой жирок, а впереди его ожидали еще более тяжкие испытания. Между тем он искренне полагал, что женские сердца покоряются толь­ко дородному мужчине.

После Орлеана все дни стали походить один на другой. Троица на одном дыхании промчалась мимо Блуа, Тура, Шательро, оставив за спиной многие десятки лье. В Пуатье преследователи все-таки задержались на одну ночь, ибо если Лагардер не ведал усталости, то о спутниках его этого нельзя было сказать: Кокардас с Паспуалем уже просто валились с седла.

Всюду Анри находил следы похитителей, одновременно убеждаясь, что отстает от них все больше. Было от чего прий­ти в отчаяние! Если бы он мог хотя бы издали увидеть Авро­ру, как это случилось у стен Шартра!

Правда, до испанской границы было еще далеко. В конце концов Гонзага тоже не был застрахован от неожиданностей: его отряд мог попасть в какую-нибудь переделку… у кареты могла сломаться ось… Да мало ли что еще поджидает путников в долгой и опасной дороге?

Но, несмотря на эти утешительные рассуждения, Лагардер был мрачен и почти не раскрывал рта.

Впрочем, даже Кокардас потерял свою говорливость; ему достаточно было взглянуть на Маленького Парижанина, чтобы забыть обо всех шутках и божбах… Чего уж там! Порой гасконец забывал даже о вине.

Брат Паспуаль, со своей стороны, не смел нарушать молча­ния, уважая чувства своего благородного друга. К тому же все его душевные и физические силы были отданы тому, чтобы слегка – совсем чуть-чуть! – приобщиться к искусству вер­ховой езды. К несчастью, едва ему удавалось найти общий язык с очередной лошадью, как приходилось ее менять, и это отнюдь не способствовало доброму расположению духа. Брат Паспуаль терпел невыразимые муки.

Лагардер же за каждым новым поворотом ожидал уви­деть засаду. Однако до Дакса они доехали без всяких при­ключений.

Что это могло означать? У Гонзага не было времени или же он полагал себя в безопасности? До Испании ему остава­лось всего два дня пути: там, под защитой Альберони[28], он вновь станет всемогущим, тогда как его врагу, напротив, нужно будет скрываться.

Принц не знал, что произошло в Шартре и удалось ли ше­валье обойти расставленную ловушку. Вполне возможно, что Лагардера схватили и отправили в Париж как преступника, ускользнувшего от эшафота. Это казалось правдоподобным, ибо шевалье больше никак не проявлял себя, – тем не менее Гон­зага не уставал подгонять сообщников, и его маленький отряд несся вперед все с той же скоростью.

Главным было перевалить через Пиренеи… И даже если Лагардер нагонит их, то в ущельях и на горных тропах, самой природой предназначенных для засады, его встретят люди с мушкетами и кинжалами.

Аврора и Флор становились все печальнее по мере того, как удалялся от них Париж. Усталости они не замечали… Кто обращает внимание на телесные муки, когда кровоточит само сердце?

Донья Крус старалась сохранить присутствие духа, чтобы поддержать подругу и самой не впасть в отчаяние. Но все уси­лия ее были тщетны, и она чувствовала, как слабеет в ней уверенность в близком спасении.