Странствия Франца Штернбальда

Почему головку склонил цветок,
Почему роза так бледна?
Ах, у лилии в слезах лепесток
И на траве седина.

        Цветы потускнели,
        Цвета побледнели,
        Ибо любовь, любовь далека,
        А без нее тоска.

Удалилась красота,
Деревья больше не цветут;
Скитаются звуки, блуждают цвета,
Ищут прекрасную там и тут.

        Без нее наш дол
        Безнадежно гол;
        Верните беглянку, верните,
        Назад красотой заманите!

Радуга сияет с высот,
Цветы бегут среди лучей;
Соловей в дороге поет,
Журчит серебряный ручей;

        Все бегут за весною тревожно,
        Как будто поймать ее можно,
        И осень станет вдруг весной,
        Разрушив панцирь ледяной.

Ах, она не для вас, не для вас, не для вас!
Никогда не узреть вам Прекрасной.
У любви для нее особенный глаз,
Вы томитесь в тревоге напрасной.

        Вам бы лучше играть, как цветам, средь забав,
        Мое сердце взяв,
        И вслед за милой недотрогой
        Весна придет своей дорогой.

А когда невзначай нападете на след,
Берегитесь, молю, заглянуть ей в глаза;
Как ночною порою чарует гроза,
Ослепит вас тогда торжествующий свет.

        Все дотла сгорит
        Там, где любовь царит;
        Любовь себе верна:
        Царит она одна.

Знайте, весна и цветущий сад
Вечно там, где сгорает она;
Пляской верните ее назад,
И будут вокруг соловьи и весна;

        Помогите мне,
        Наяву и в тяжком сне,
        В слезах сладчайших к ней стремиться,
        По ней, возлюбленной, томиться.

Но нет, но нет, не бегите вдаль,
На вас без нее мне больно смотреть;
Цветы и весна несут мне печаль,
И лучше мне в горести умереть.

        От вечного пыла
        Спасает могила;
        И мне, живому мертвецу,
        Солнце с песней не к лицу.

Ах, уже рвется в моей груди
Сердце втайне, с думой одной:
Награды больше нет впереди?
И это зовется моей виной?

        Значит, любимая весела,
        А для меня погибель пришла?
        Лукавой надежды я не избег.
        Так! Я пропащий человек.

Сладостно было смотреть на заросли кругом, словно бы взволнованные этими звуками, а некоторые запоздалые осенние птицы, казалось, вспомнили свои весенние песни и сейчас красиво повторяли их как бы сквозь дремоту. Лудовико помог Родериго воспрянуть духом, и теперь, наконец, он рассказал другу о приключении с прекрасной графиней, а остальные с удовольствием выслушали эту историю еще раз.

— И что же теперь сказать? — заключил свой рассказ Родериго. — Я покинул ее, и с тех пор мои мысли полны ею; она все время витает перед моими глазами, и подчас я не могу отделаться от мучительного страха. Ее благородная осанка, ее веселый взгляд, каштановые волосы — все, все ее черты являлись мне в воображении. Когда я бродил под звездным небом, переполненный счастьем, я часто вызывал ее образ как видение, и тогда мне мнилось, что звезды сверкают ярче, что купол неба выложен радостью. Говорю тебе, друг Лудовико, стоит хоть раз увидеть ее, и все чувства твои станут следовать за ней, как покорные рабы; только прекрасной музыке под силу передать каждое ее движение, во всей его мягкости и прелести; когда она идет по лесу, и легкие одежды, приникая к ее ноге, ее бедру, повторяют их очертания, когда она скачет на лошади, и платье на ней вздымается и опускается в такт галопу, или когда она подобно богине парит в танце — все в ней само благозвучие, и ты не хочешь видеть ее иной, чем она есть, однако каждое новое ее движение затмевает предыдущее. В одном созерцании ее больше сладострастия, нежели в обладании другой.

— Нам недостает вина, — вскричал Флорестан. — Зато, по крайней мере, с любовью все в порядке.