Мы уже два дня при благоприятном ветре и малой волне шли вдоль берега Ламау, как господу нашему было угодно, чтобы джонка наша случайно повстречалась с джонкой из Патане, шедшей от Лекийского острова {176}под командой китайского корсара по имени Киай Панжан, питавшего большую дружбу к португальцам и изрядную склонность к нашим обычаям и одежде, на судне которого находилось тридцать португальцев, все самый отборный народ, которым корсар не только выплачивал жалованье, но, кроме этого, то и дело оказывал те или иные милости, отчего все они приобрели уже порядочное состояние.
Джонка эта, едва завидев нас, решила на нас напасть, так как там не сразу поняли, кто мы такие. Сам корсар был старый и опытный моряк, поэтому, собираясь взять нас на абордаж, он под всеми парусами обошел нас бейдевинд и, перехватив у нас ветер, занял место примерно в трех румбах от нашей кильватерной струи, после чего, направив свой форштевень на нашу корму, стал спускаться под ветер, пока не подошел к нам на расстояние немногим большее, чем выстрел из трехфунтовой пушки, и тогда произвел залп из пятнадцати орудий, что привело нас в большое смущение, так как большинство их было фальконетами или пушками, стрелявшими каменными ядрами.
Тем временем Антонио де Фариа, вселив в своих воинов отважный дух добрых христиан, распределял их по самым ответственным местам, как-то: на верхней палубе, на носу и на корме, как указывала ему осмотрительность начальника. Так мы решили защищаться до конца, к чему бы это ни привело, но господу нашему угодно было, чтобы мы заметили на мачте большой флаг с крестом, а на палубе кормовой подстройки множество матросов в красных шапках, которые в то времена обычно носили португальцы, когда плавали на военных кораблях, почему мы и решили, что это, должно быть, португальцы, которые, возможно, идут из Лиампо в Малакку, как это принято было делать с этим муссоном.
Тогда мы тоже показали, кто мы такие, в надежде, что они распознают своих. Едва они поняли, что мы португальцы, как издали громкий крик и, мгновенно приспустив фок и грот в знак уважения, немедленно же отправили шлюпку с большим количеством команды и двумя португальцами, чтобы выяснить, что мы за люди и откуда идем. Все они, как только опознали нас и убедились в том, что мы действительно те, за кого себя выдаем, подошли к нам уже без всяких опасений и, после взаимных приветствий, поднялись к нам на джонку.
Антонио де Фариа принял их с величайшим радушием, а так как многие из них имели знакомых среди наших солдат, они надолго задержались у нас, сообщая нам много полезных сведений. Антонио де Фариа направил Кристована Борральо и двух других нанести визит Киаю Панжану с очень любезным письмом, предлагая свою дружбу, чем так польстил тщеславию корсара, что он был вне себя от радости и гордости.
Подойдя на своей джонке к нашей, он зарифил паруса, сел на сампан, служивший ему шлюпкой, и в сопровождении двадцати португальцев направился навестить Антонио де Фарию, которому преподнес дорогой подарок, стоивший более двух тысяч крузадо и состоявший из амбры, жемчуга и золотых и серебряных драгоценностей. Антонио де Фариа встретил его и его португальских спутников с превеликой радостью и весельем и всем прибывшим оказал всякие почести и любезности.
Поговорив некоторое время о разных приятных предметах, подходящих для данного случая, все уселись, после чего Антонио де Фариа описал гостям во всех подробностях крушение корабля и все невзгоды своего плавания, а также сообщил им, что намеревается идти в Лиампо, дабы пополнить там свой экипаж и запастись гребными судами, чтобы опять плавать вдоль берегов Айнана, а потом через Каушеншинский залив проникнуть к копям в Куангепару {177}, где, по его сведениям, имелось шесть очень больших складов, наполненных серебром, не говоря о другом, еще большем количестве, которое обрабатывалось на плавильных заводах у самой воды, так что без всякого риска можно было там приобрести значительное богатство.
На это Панжан ответил: