Странствия

Когда в 1966 году на фестиваль приехал Рави Шанкар, наш “Лансдаун-отель” мгновенно превратился в уголок старого Дели, мне же пришлось подвергнуться одному из самых суровых испытаний в моей жизни. Рави согласился приехать при условии, что я буду играть с его оркестром: сначала я один сыграю Сонату Баха, потом выступят индийцы, а в финале Запад соединится с Востоком в совместном исполнении раги, которая будет выбрана с учетом моей полной неподготовленности. Чтобы как-то подготовиться к импровизации перед публикой, мне пришлось освободиться на полтора дня от всех дел и устроить репетицию. Рано утром в нашу скромную гостиную проскользнул Рави, потом его ситарист, его барабанщик, а уж за ними втиснулась целая толпа почитателей, которые неизменно сопровождают любого индийского музыканта. Расстелили на полу ковер, зажгли ароматические палочки, все сели в позу лотоса, и работа началась. Я предусмотрительно принес нотную бумагу, чтобы записывать свою партию по мере того, как она будет складываться. После нескольких часов изнурительной работы к нам вошла Диана с мисками овощей под соусом карри и другими вкусностями, которые были съедены без помощи столовых приборов, прямо на полу, где мы и сидели. Запах карри и ароматических палочек постепенно заглушил запахи баранины и тушеной капусты, которыми был пропитан отель. Перекусив, все легли отдохнуть, а потом репетиция возобновилась. Концерт должен был состояться вечером следующего дня. Утром мы перенесли ковер, ароматические палочки и наши занятия в один из кабинетов ратуши и несколько часов практиковались в обществе отцов города, которые глядели на нас с портретов на стенах. И вот концерт начался. Когда я вышел на сцену к Рави и его музыкантам (они сидели на ковре, в окружении курящихся благовоний), меня приветствовал взрыв веселого смеха. Конечно, вид у меня был несколько необычный — в чужой индусской рубахе, босиком, однако смех был доброжелательный. К счастью, я не допустил в исполнении явных ошибок, и когда мы закончили, публика потребовала биса.

— Вы сами не знаете, какой ужас вас ждет, — убеждал я зал. — Один раз я кое-как справился со своей партией, но повторить нипочем не сумею.

— Сумеете, — настаивала публика. — Дерзайте.

Мы дерзнули, я снова пустился в плавание без руля и без ветрил и в общем довольно успешно достиг берега. Такая дружеская атмосфера характерна для фестивальных концертов.

Я всегда старался, чтобы на фестивалях царил дух благожелательности по отношению к современной музыке разных направлений, и почти каждый год заказывал хотя бы одно произведение. Я считаю, что мой долг — дать современникам возможность быть услышанными, но здесь присутствует и доля корысти, ведь таким образом сближаешься с наиболее активно работающими композиторами. Не оставляли мы также без внимания начинающих музыкантов. В программу фестиваля в Бате постоянно включался публичный мастер-класс для местного молодежного оркестра, а к тому времени, как я перебрался в Виндзор, ученики моей собственной школы уже могли с полным правом выступать в фестивальных концертах, не посрамив своих учителей. Диана иногда в шутку называла наши развлечения “Батскими гуляньями”. Что ж, если “гулянье” предполагает событие более веселое и менее торжественное, чем “фестиваль”, она нашла правильное слово. Я вспоминаю эти полные напряженного труда годы с удовольствием и благодарностью и радуюсь, что в Гштаде до сих пор каждое лето проходит такое “гулянье”.

В Гштаде мы всегда старались исполнить какое-нибудь крупное произведение — например, однажды это была Месса си минор[19], но там, увы, особенно не размахнешься: ведь и исполнители, и публика должны разместиться в маленькой церкви, поэтому мы уделяем особое внимание камерной музыке, классической и современной. И я ничуть не жалею об этих ограничениях, ведь они позволяют фестивалю сохранить дух милого праздника в провинции. И еще одно: практика в Гштаде подготовила нас к более масштабным проектам в Бате и Виндзоре, чьи возможности просто требовали от нас, чтобы мы их использовали во всей полноте. Почти всегда в программу фестиваля включался балет — например, в 1964 году в Бате Марго Фонтейн и Рудольф Нуриев танцевали под музыку Сонаты для скрипки соло Бартока, которую играл для них я; неизменно приглашались драматические артисты; иногда мы исполняли оратории — например, на последнем фестивале в Виндзоре, которым руководил я, прозвучало “Сотворение мира” Гайдна. Но мы не ограничивали фестивали одним только исполнительским искусством, по предложению Дианы мы каждый год устраивали дискуссии, на которые, как и на основные, традиционные части программы фестиваля я приглашал своих друзей, среди них Пьера Берто, Исайю Берлина, Николая Набокова. Желая сломать жесткие рамки профессиональной специализации, мы говорили о Европейском сообществе, об архитектуре, о критиках, нетрадиционной медицине и, естественно, о непосредственно музыкальных проблемах. И вот, наконец, мы замахнулись на оперу.