Странствия

В 1975 году был написан портрет Дианы — еще один, пополнивший мою коллекцию, — и я наблюдал за его созданием. Мы гостили у художника Никоса Гикаса и его жены Барбары в их доме, расположенном в красивом, уединенном уголке острова Корфу. Мы были совсем одни, делать было совершенно нечего, и оставалось лишь наслаждаться жизнью. Одним из моих самых глубоких и волнующих впечатлений было видеть, как черты лица Дианы, ее характер и прожитая жизнь рождаются на холсте из цветных мазков и штрихов. Мне довелось прикоснуться к тайне, я слушал объяснения художника, отвечал на его вопросы. Говорить с кем-то искренне о собственной жене, как правило, трудно: иная женщина начнет подозревать сравнение, мужчина — хвастовство. Потому стыдливость и обычаи удерживают от проявления чувств. Но тут неожиданно, благодаря портрету оно оказалось вполне уместно.

Видимо, так должно было случиться: портрет позволил мне выразить свой чувства к Диане, ибо она сама — произведение высокого искусства. Неслучайно ей суждено было стать танцовщицей. Ведь балет более, чем что-либо, основан на тренировке человеческого тела, он подчиняет каждую кость, каждый нерв и мускул эстетическому принципу. Все ее отношение к жизни является свидетельством художественных приоритетов. Она сама утверждает, что для нее важны не моральные принципы, а лишь эстетическое совершенство. Однако на практике это помогает избегать греха и стремиться к добродетели не хуже, чем десять заповедей. Грубость, нетерпение, зависть, алчность, подозрительность действительно уродливы, а любовь и великодушие воистину прекрасны. Законы красоты более определенны, более точны и более утешительны, нежели законы морали. Красота одновременно и опьяняет и отрезвляет — опьяняет, потому что дарит вдохновение и пробуждает страсти; отрезвляет, ибо требует исключительной дисциплины. Мораль, напротив, слишком часто ассоциируется с лицемерием, подавлением, предрассудками, с уверенностью в собственной правоте, которую демонстрируют глубоко верующие. Последние фанатичны в своих требованиях, невзирая на то, приведут они к радости или к страданию, к пользе или вреду. Диана с ее нравственным чувством никогда не причинит боли, но ради красоты она может быть строгой. Воспринимая все сквозь призму эстетики, Диана открыла для меня множество новых миров. И среди них тот, что является источником постоянных восторгов — изобразительные искусства.

Я люблю видеть вокруг себя чистые выражения человеческих мечтаний, забот и фантазий и купил в свое время немало картин и других красивых предметов. Но интерес к ним развился у меня поздно. Мои родители не имели никакого отношения к изобразительным искусствам, и до семнадцати лет я расточал свои восторги таким вещам, как автомобили, фотоаппараты и т. д. Диана, более чем кто-либо, научила меня ценить живопись и скульптуру и сподвигла меня приобрести некоторые произведения. Сначала мы купили картину Мари Лорансен, посетив художницу в ее парижской мастерской вскоре после войны. Во время нашей первой поездки в Израиль Диана познакомилась с одним из самых талантливых художников этой страны, Моше Кастелем, который с тех пор получил широкое признание. Мы купили несколько его работ. Как-то раз, будучи в Берлине, я заинтересовался творчеством немецкого художника Ганса Йениша и без Дианиного совета купил три его холста. Йениш провел несколько лет в Северной Африке, и его картины наполнены светом.

Рука художника проводит по бумаге линию, действуя точно и в то же время свободно. Это соединение дисциплины и раскованности, своего рода основополагающий парадокс красоты, кажется мне высшим человеческим достижением. Примеры тому есть во всех искусствах — подобным образом творит и великий музыкант, и великий художник; вспомним и Эдмона Ростана, импровизировавшего александрийские стихи. Разумеется, это не прерогатива одного лишь человека. Равновесие спонтанности и дисциплины, в коих для меня заключено высшее проявление жизни, демонстрируют и чайка, которая откапывает моллюсков на песчаном берегу и бросает их с безошибочной точностью на камни, и кошка с ее безошибочно точным прыжком. Потому меня особенно восхищает художник в своей мастерской. Мне выпала честь дружить с несколькими. Среди тех, к кому я питаю особое уважение, великий художник-гуманист Оскар Кокошка, по счастливому случаю оказавшийся нашим соседом в Швейцарии. Я равно восхищаюсь его видами Лондона и горными пейзажами. Интересно отметить, что он, человек массивного телосложения, всегда больше тяготел к “массам” — цвета, объема, форм, — избегая деталей. Каждый год я предвкушал встречу с ним на моем фестивале в Гштаде, если, конечно, он не проводил лето в своей школе в Зальцбурге.