Странный генерал

К вечеру плечо совсем разболелось. Дмитрий слег, и теперь над ним принялся колдовать Йоганн, решительно отвергший предложение хозяйки пригласить врача. Он смешивал и распаривал какие-то травы и коренья, толок их, делал мази и примочки. К утру боль прошла, только тело стало тяжелым и ленивым, а голова пустой.

Через два дня Дмитрий начал собираться в дорогу. Эмма Густавовна спросила осторожно:

— А вы знаете, где искать своих?

— Где же еще — на Тугеле!

Она покачала головой:

— Ой ли! Бота отступил с Тугелы. Вот-вот Буллер войдет в Ледисмит. Со дня на день ожидают приезда сюда господина Крогера, он едет с Натальского фронта. Может быть, есть смысл подождать, многое станет яснее…

…На городском вокзале собралась большая толпа. Специальный поезд подошел к перрону, тяжко отпыхиваясь. Толпа хлынула к президентскому вагону.

Дмитрий протолкался к паровозу, возле которого прохаживался боец из охраны Крюгера. Но не так-то легко оказалось разговориться с ним. Отвечал он неохотно, односложно. Да, неважно… Да, отступают… Нет, не знаю. Даже рассердился:

— Может, тебе еще карты с диспозициями выложить? Ты кто есть, такой любопытный?

— Да не лезь ты в бутылку! — добродушно упрекнул Дмитрий. — Сам-то откуда?

— Йоганнесбургский я.

— Ну, и я. Про Артура Бозе слышал?

— Кто же о нем у нас не слышал!

— Ну, а я, значит, зять его, Дик Бороздин.

Бур обрадовался:

— Хо, земляки!

Теперь он стал попокладистее. Рассказал, как встречали Крюгера на Натальском фронте, что Жубер выехал в Кронштадт, а Бота отводит войска к Данди, но и там, ходили разговоры, едва ли долго устоит, а двинется скорей к Уордену и Кронштадту, чтобы преградить дорогу англичанам в Трансвааль.

— Слушай, а не встречался там тебе дружок мой Питер Ковалев? Фельдкорнет.

— Не встречался. Фамилии какие-то у вас…

— Да русские мы с ним.

— Русские? И говоришь: зять Бозе?

— Точно.

— Не знаю, брат, не знаю… Ты иди-ка, вон дядя Поль речь начинает. Иди давай, иди…

Вагон президента с одного края заканчивался открытой площадкой: кусок стены сняли, платформу вагона превратили в подобие трибуны. Отсюда Крюгер всегда выступал во время поездок по стране.

Он начал речь, и шум в толпе стих. Дмитрий пробрался поближе. Рядом с Крюгером стоял рыжеватый, плотный, еще моложавый человек, президент Оранжевой республики Штейн. Дяде Полю Дмитрий не дал бы, пожалуй, и шестидесяти пяти, хотя знал, что старику уже семьдесят четыре. Седая борода его по-голландски обрамляла низ лица, подбородок и щеки были выбриты. Под широкими косматыми бровями поблескивали живые, умные глаза, они, казалось, охватывали разом всю толпу; правый глаз был чуть меньше левого, и оттого в лице чудилась какая-то особая хитринка.

Президент говорил неторопливо, но громко и энергично. Он не скрывал начавшихся неудач и сообщил, что Буллер вошел в Ледисмит. Помянув отвагу генерала Кронье и его бойцов, Крюгер сказал и об упадке духа в армии, и о той опасности, что нависла над Блюмфонтейном. Тут же он сообщил, что отсюда едет на боевые позиции к генералу Девету.

Толпа слушала его внимательно, почти восторженно. Чувствовалось, что и здесь, в Оранжевой республике, президента Трансвааля не просто уважают — ему верят, на него надеются.

Короткую свою речь Крюгер закончил так:

— Буры! Бьет решающий час. Англия бросила в бой грозные силы. Англия хочет сделать буров рабами. Этому не бывать! Буры никогда не будут рабами англичан. Лучше умрем все в битвах с врагами, но не сдадимся. Смерть или свобода!

— Смерть или свобода! — подхватила толпа.

Кто-то подбросил вверх шляпу, тускло сверкнули на солнце вскинутые над головами стволы винтовок.

— Погибнем или победим, буры! — крикнул Штейн.

И толпа заревела снова:

— Смерть или свобода! В бой! Хурра!..

Крюгер вытащил из заднего кармана большой шелковый платок и вытер с лица пот. На толпу он смотрел спокойно, по-прежнему правый глаз, казалось, щурился с хитринкой, будто старик знал что-то такое, что ведомо было ему одному…

Докурив трубку, Йоганн Петерсон выбивал табачную золу, когда кто-то дружески тронул его за плечо. Рядом стоял Христиан Девет, новый главнокомандующий Оранжевой республики. Мягко картавя, он спросил:

— Вы собираетесь, Петерсон, сказать что-нибудь на кригсрааде?

— Обязательно, генерал. То, что я уже высказал вам.

Девет кивнул:

— Именно это я имел в виду. Мне кажется, сегодня вы найдете поддержку.

— Лучше поздно, чем никогда, — улыбнулся Петерсон.

— Идемте, вот-вот начнут…

Лишь двадцать генералов и коммандантов были приглашены на чрезвычайный кригсраад 17 марта 1900 года в Кронштадте, тихом, небольшом городке, который стал временной столицей республики.

За председательским столом сидели президенты дружественных республик — Крюгер и Штейн. Девет прошел поближе к ним, сел рядом с Жубером. Петерсон устроился в уголке.

Негромко, но внятно Крюгер прочел молитву, и секретарь объявил повестку дня. Вопрос, по сути, был один: как вести войну дальше?

Штейн откашлялся, чуть волнуясь, смял бороду, расправил ее и начал: