Каждому, кто просил милостыню, Григорий сунул денег — кому монету, а кому и бумажку. Доставал из кармана, не глядя, и приговаривал: «Добрые люди мне, а я вам». Тем, кто совал записки, важно сказал: «Секлетарю мому давайте, не мне». Просителей устных обглядел своим шустрым взглядом:
— Вот ты, ты и ты, глазастая, зайдите после. Послушаю. Скажите — Странник-де дозволил. А прочие — кыш, пустое.
Прошел дальше. Из толпы крикнули:
— Исцелять нынче будешь или как? Чудотворец остановился около калек, пытливо осмотрел.
— Верни батюшке глазыньки, святой человек, — выскочила вперед девочка, потянула за собой слепого.
— Сколько раз говорено: не я целю, Господь. Молитесь, и дастся вам. Ищите и обрящете.
Безногий сдернул картуз, подкатился.
— А ты благослови. Авось получится.
Наклонился к нему Странник, вздохнул:
— Чудак ты. Ноги у тебя все одно взад не вырастут. Кабы они у тебя сухие были — друго дело. И глаза тож. Коли их нету, как их целить-то?
Подошедший, чтоб лучше слышать, Зепп громко сказал, обернувшись к мимолетным знакомым:
— Да он матерьялист, господа. Те радостно засмеялись.
Странник обернулся. Узнал, насупился.
— Пустите, православные. Пойду я.
— Хоть малахольного пожалей. Скажи над ним молитовку, — попросила сердобольная тетка (агент петроградской резидентуры Ингеборг Танненбойм).
И не дала ему уйти — схватила за край шубы.
— У него ножки-глазыньки есть. Может, отпустит горемыку хвороба?
Делать нечего. Опасливо косясь на Зеппа, Странник наскоро перекрестил убогого.
— Помогай те Господь. Был убогой, стань у Бога. Был кривой, стань прямой. Был хилой, стань с силой. Аминь.
По толпе прокатился общий вздох. Кто-то ахнул.
Жертву войны перестало трясти. Инвалид покачнулся, расправил плечи. Его слюнявый рот закрылся, глаза заморгали и приобрели осмысленное выражение. Словно просыпаясь, он провел рукой по лицу и неловко перекрестился.
Болван, скрипнул зубами Зепп. Не слева направо — справа налево!
Но людям так показалось еще убедительней.
— Оссподи, в ум возвернулся! — первым завопил давешний старичок. — Рука Христово знамение вспоминает! Вот так, милой, вот так!
Он бойко подскочил к долговязому страдальцу, взял за кисть и показал, как надо креститься:
— В чело, в пуп, в десное плеченцо, после в шуйное.
— Жуйное, — тупо повторил исцеленный и на сей раз произвел священную манипуляцию без ошибки.
— Господа, подействовало! Невероятно! — воскликнул кто-то. — Позвольте, господа, пропустите! Я из газеты «Копейка»!
— А мне штой-то сумнительно, — прогудел кто-то еще, но скептический глас остался в одиночестве. Всем хотелось быть свидетелями чуда.
Излечившийся хлопал глазами, озираясь.
— Где я есть? Я слишал! Я говориль!
Его пожалели:
— Плохо говорит, болезный. Ан всё лучше, чем телком мычать.
— Как тебя звать, милай? — спросил Странник. Долговязый повалился на колени, ткнулся лбом в асфальт:
— Тымоша. Спасибо большой, святой отец. Ты спасаль мой плохой сдоровье.
А тут и магний полыхнул — это расстарался репортер. Странник приосанился, простер над склоненным Тимошей длань:
— Ну-тко, ишо раз. Передом повернуся. Воздел очи горе, левую руку возложил себе на грудь. Вспышка мигнула еще раз.
Присутствие прессы (ее представлял Einflussagent[12] третьего разряда Шибалов) подействовало на публику магически. Давно установлено: для людей всякое событие становится вдесятеро значительней, если освещается прессой.
Зепп протолкался вперед, лицо его было искажено сильными чувствами. Сорвал кепи, швырнул оземь.
— Виноват я перед вами, отче! Сильно виноват! Обидел вчера, простите!
И тоже бухнулся на колени.
— Эка барина пробрало, — сказали сзади.
— Простите, святой чудотворец, — всхлипнул Зепп. — Слеп я был. Ныне прозрел.
Странник смотрел на него не без опаски, но понемногу оттаивал. Сцена ему была по сердцу.
— Ты кто будешь? Князь, мильонщик?
— Золотопромышленник я, Базаров.
— Вона, — сказал Григорий остальным. — Слыхали? Золотопромышленник! Ну подымись ко мне, мил человек. Расскажи, как на душе свербит. Послушаю. Вижу я тя наскрозь. На брюхе шелк, а в душе-то щелк. Так что ли?
— Истинно так, прозорливец.
Майор поймал руку кудесника, чмокнул.
И завязался узелок…
Поговорили. Излил «золотопромышленник» святому человеку свою мятущуюся душу. По ходу дела манеру говорить пришлось смодифицировать. Одно дело на публике, другое с глазу на глаз. Вблизи, да наедине, Странник показался Зеппу куда как не глуп. Грубой лестью можно было все дело испортить. Поэтому говорил без воплей, без «святых чудотворцев» с «прозорливцами», а искренним тоном, доверительно.
Пустота экзистенции одолела Емельяна Базарова. Когда всё у тебя есть и всего, чего желал, добился, вдруг перестаешь понимать, на что оно нужно деньги, удача, самоё жизнь. И пить пробовал, и на войне побывал, даже кокаин нюхал — не отпускает. До того, самоед, дошел, что больным и бедным завидует: им есть о чем мечтать и Бога просить. А он, грех сказать, и в Бога-то не очень. Но душу не пропьешь, не обдуришь, она света и чуда алчет. И вот оно чудо, вот он свет! Тот свет, что из глаз ваших излился, когда вы на идиота этого воззрели.