Странные истории

«Всё это не стоит выеденного яйца,– думала она,– месяцем раньше, месяцем позже, какая разница, всё равно уход неминуем. А ездить к дочери я могу и из дома.– успокаивала она себя,– Тем более, что здоровье ухудшалось». Вот и теперь руки и ноги лениво слушались свою хозяйку. Тело просило покоя, оно неприятно тупой слабой болью отзывалось во всех её движениях. Анна Андреевна знала, что так бывает всегда, но потом немного разомнёшься и вроде терпимо, просто не надо расслабляться.

О своих проблемах со здоровьем на кафедре знала только она и старалась не подавать вида, что есть проблемы. Она всё ещё была не дурна собой, а седину скрывал тонкий окрас волос. Нет, она и раньше никогда не злоупотребляла красителями, предпочитая свой естественный цвет, вернее, пытаясь подобрать под него красители. Чаще ей это удавалось, но однажды, то-ли она что напутала, то-ли изготовитель, но цвет волос изменился, превратившись из каштановых в каштановые с сиреневатым отливом. На кафедре женщины говорили, что этот цвет ей больше к лицу, но слово «НИЗЗЯ» резануло душу и Анна Андреевна в тысячный раз покорилась этому слову.

Это слово произносила её дочь Лена, когда была ещё ребёнком. Анна Андреевна и сейчас часто вспоминает её совсем маленькой, полненькую с курчавой головкой. Малышка, как и мать, очень рано начала говорить, и когда ей что не нравилось она мотала головкой и говорила громко и очень по- детски серьёзно «НИЗЗЯ». И если взрослые не подчинялись, она уже почти скороговоркой говорила,– низзя…, низзя…, низззя!,– и на голубых её глазках начинали блестеть слезинки.

Вот и в прошлый раз, слово «НИЗЗЯ» резануло сердце, и она рассталась с сиреневатым отливом, перекрасившись в обычный цвет. Сегодня она опять ехала к дочери, чтобы знать, как она среагирует, на новые обстоятельства её жизни. А обстоятельства были такими, что ей пришлось отказать, по причине от неё независящей, в просьбе одному доброму человеку, которому она никогда не отказывала, и это её немного мучило. Это был ассистент с соседней кафедры Миша, молодой и очень открытый человек. Все звали его Мишей, но при студентах переходили на Михаила Фёдоровича. Анна Андреевна же и при студентах называла его просто Мишей, потому что её возраст негласно разрешал ей это.

Этот отказ не то, что не давал ей покоя, совесть её не мучила, не будет же она объяснять Мише всех тонкостей их кафедральной жизни. Но, как отнесётся к этому Лена? Может быть, надо было поискать другой путь решения вопроса? Ведь неизвестно как у них там, она подумала о дочери, к её действиям отнесутся. Одно дело – здесь, на кафедре, а другое дело там. И это «там» волновало её больше всего. И об этом могла сказать только её дочь и больше никто, может быть даже никто в целом мире. И ей было радостно, что у неё есть такая дочь. Да, да есть и никак иначе. Но этого из своего окружения, даже мужу, она не могла сказать, потому что её не так бы поняли, если бы поняли вообще?..

Она выключила компьютер и хотела было уже встать, как дверь на кафедру немного отворилась и послышался вкрадчивый голос Миши:

– Анна Андре-е-в-на! Тук – тук. Вас можно потревожить?– В приоткрытую дверь просунулась очкастая голова ассистента. А вслед за головой, появился и он сам. Мишины глаза приятно улыбались. Нет, они улыбались не потому, что ему было что-то надо, они у него всегда улыбались при виде Анны Андреевны. Но сегодня они у него ещё и блестели как-то по-особому, более выразительно, что ли?

– Анна Андреевна, – говорил Миша, продвигаясь к её столу,– спасительница вы наша и палочка – выручалочка; не дайте пропасть ни за что, ни про что. Не можете ли вы напечатать вот этот противный листок, который мне только что вручила небезызвестная вам Оксана Юрьевна. Мне это позарез надо, а дали его мне только сейчас и то на одну минутку.

Анне Андреевне очень не хотелось вновь включать компьютер, но видя смущённый Мишин вид, она протянула руку и взяла у него листочек, машинально включила компьютер, вошла в «Ворд» и стала быстро перепечатывать текст. Анна Андреевна делала это быстро, как принято говорить – профессионально. И только, когда закончила печатать, поняла. Точнее не поняла, а в мозгу у ней промелькнуло другое дочуркино словечко – «ЗЗЯ». Это слово она употребляла, когда малышке что-то в действиях взрослых, относительно её, нравилось. И они удостаивались от неё особого внимания, разрешения и похвалы одновременно, заключённых в одном только слове «ЗЗЯ».

– ЗЗЯ, – сказала себе Анна Андреевна потихоньку, протягивая Мише отпечатанный лист.

– Что вы, я не расслышал, сказали?– спросил Миша.

– Да это я так…., готово, говорю, – сказала она, немного смутившись, что пришлось немного соврать человеку, которого она как-то по- матерински любила и немного ему покровительствовала. Мирские отношения, сформировали свой стиль поведения. Это был особый, защитный стиль, который не отталкивал человека, но и не пускал его внутрь, в свою сердечную клеть.

– Каждому своё место,– подумала она,– не получилось, значит, не получилось. Таков промысел Божий и нечего об этом думать.