Странные истории

– Не понимаю вас?

– А тут понимать нечего,– питались рожками со свиньями и вот задумались.

– О чём задумался?

– О том, что у вашего Отца в доме много еды.

Я стал догадываться, что этот кладбищенский «бомж», знает то, о чём я не знаю. Это сквозило в его улыбающемся взгляде, интонации и даже движениях.

– Понимаю,– ответил я. Хотя, откровенно говоря, сказал это больше по инерции, чтобы не образовалось в разговоре пустоты и неопределённости. Люди иногда так делают, откладывая на потом обдумывание непонятных им фраз.

– Понимать, мил человек, мало,– сказал Саня. – Понимать – это первая ступенька. Потом же, понимать всё невозможно, хотя многие силятся. Вон, какие компьютеры насоздавали, натолкали в них массу информации, залезай, ройся и набивай себе голову всем чем угодно, рассовывай по карманам, клади за пазуху. Нагрузится человек этим добром, и встать от тяжести не может, зато слывёт просвещённым интеллектуалом… Тьма это египетская… тьма.

– Почему тьма?

– Потому, что это похоже на то, что оказался человек в степи, а идти куда, не знает, нет указателей направления. А из этой степи можно и в тундру выйти, и в пустыню угодить и в непроходимую тайгу.

«Я только что размышлял об этом»– подумал я,– чувствуя как в моей душе нарождается некое смятение чувств, переходящее в подозрительность. Я понимал, что Саня своими репликами и вопросами подталкивает меня к принятию самостоятельного вывода. Какого? – «У Бога все живы»? Возможно. Хотя мало-мальски верующий человек это знает. Да и неверующий знает, если совал нос чуть подальше общеобразовательной школьной программы. Но я сказал то, что сказал:

– «У Бога все живы» Саня.

– Это вы верно сказали…– Саня помолчал,– я тоже раньше так думал,– сказал он непринуждённо.

– А теперь, что… так не думаете?

– Нет, теперь тоже иногда приходит такое в голову, но я стараюсь об этом не думать.

– Почему так?

Саня окинул меня изучающим взглядом. Видимо он думал: «Пойму ли я его? И, насколько глубоко можно со мной рассуждать по этой теме?»

– Потому, что когда человек думает – он пытается познать. В какой-то степени он пока полностью не познал, то находится в некотором сомнении. Он постоянно себя убеждает и этим самым вьёт гнёздышко собственной веры.

– А если гнёздышко свито, или почти, что свито?

– Если гнёздышко готово и туда положено семя веры, то тогда мысленная суета отвлекает. А чтобы она не отвлекала, то к ней надо приложить дело, что мы сейчас с вами и сделали.

– А откуда берётся семя?

– Вы это спросили просто так… – проговорил Саня и добавил,– это семя даёт Бог и вы это знаете не хуже меня. Семя веры даётся, но взращивает его в себе сам человек и гнёздышко для него вьёт сам. Поэтому и свивание гнёздышка и взращивание положенного в него и хранение есть великая человеческая тайна.– Саня замолчал и уставился взглядом в одну точку. Руки его на коленях обвисли, голова склонилась.

– Почему вы мне это говорите? Это ведь ваше, личное?

Саня покачал отрицательно головой:

– Уже не личное…, уже и ваше тоже.

– Ой! – встрепенулся я,– мне же ехать надо. Впереди двести вёрст.

– А ты не спеши,– проговорил Саня,– у тебя ещё есть время.

– Какое время,– проговорил я вставая.– У меня груз, там люди ждут, крановщик!

– Ну, ну,– сказал Саня,– поезжай коли торопишься, только крана тебе часа два придётся дожидаться.– Мы расстались.

Так и произошло. Кран по дороге попал в аварию, правда сильно не пострадал, для него царапины, а вот легковушка, что в него врезалась, своим ходом уже не поехала.

Встретились мы с Саней ещё раз, уже осенью. Я пошёл на кладбище к племяннице и там встретил Саню. Мы кивнули друг другу. Саня, как всегда, улыбался. Но улыбка его при встрече со мной, была, как мне показалось, более доверчивой.

– Так вы, дождались крана,– сказал он. И в его словах было более утверждения и констатации факта, нежели вопроса.

– А вы как тогда угадали?

– Гадает бабка на кофейной гуще, да только всё мимо.

– Говорят, что вы живёте на кладбище?

– Нам придётся посторониться,– и он кивнул на приближающуюся похоронную процессию. Я посмотрел в ту же сторону. К нам приближалось множество народа, слышались звуки траурной музыки.

– Вы так и не ответили на мой вопрос,– сказал я.

– Я живу в городе,– а в нём разные есть дома и разные квартиры и жители в городе разные. Только эти жители кающиеся, а ваши…– он покачал головой, помолчал и продолжил. –Даже на одре редко встретишь кающегося. Вон видишь, несут,– и он кивнул в сторону процессии,– чтоб скорее отделаться, принесли с утра пораньше. С морга привезли, даже домой не заносили.

– Почему не заносили?

– Чтоб покойником не пахло,– бабулька в больнице преставилась. Вон видите двух женщин за гробом.

– Вижу.

– Они раздерутся из-за наследства. Только зря.

– Почему?

– Потому что оно ни на них записано.

– А на кого?

– Есть в процессии одна скорбная душа, что по усопшей убивается, но ей у гроба даже места не нашлось. А ведь только она молилась и будет молиться об упокоении души погребаемой.