Странность

Мама села на кровать, которую делила с папой, и протянула ко мне руки. В ее глазах блестели слезы. Я подошла к ней, ощутив вспышку надежды, и она усадила меня на колени, как будто я была вдвое младше своего возраста. Я уложила голову ей на плечо, чувствуя тепло ее кожи, вдыхая чистый запах ее продутых ветром волос. Помню, как подумала, не изменит ли Земля мамин запах, и испугалась этого. Но страх ушел, когда она меня обняла. Я верила, что мама будет принимать все трудные решения, что она примет на себя уготованную мне миром часть боли, как должны делать все родители. Она убережет меня от отчаяния.

Но:

– Ты должна остаться, Анабель, – сказала она. – Не потому, что для тебя не найдется места на блюдце, и не потому, что я не хочу брать тебя с собой. Ты должна остаться, потому что ты растущая девочка и ходишь в школу, потому что у тебя здесь друзья и отец, который в тебе нуждается. Ты должна помогать ему в закусочной и продолжать учиться. Через несколько лет ты станешь взрослой женщиной. Это тяжелый труд, и ты должна быть к нему готова. Я скоро вернусь.

– Не скоро, – упрямо возразила я, наконец-то позволив себе разреветься. – Тебя не будет очень долго.

– У тебя останется цилиндр, который я для вас записала. Когда будешь сильно по мне скучать, просто поставь его вместо Ватсона. Я оставила для вас с папой много маленьких посланий. Будет так, словно я рядом с вами.

– Нет, не будет. Это не то же самое.

Я почувствовала, как мама прижалась лицом к моей макушке, почувствовала ее теплое дыхание у себя в волосах.

– Я знаю, – проговорила она наконец. – Я знаю.

Я уткнулась лицом ей в плечо, промочила ее блузку своими глупыми, бесполезными слезами.

– Почему ты не можешь просто взять и остаться! Ее, может, и в живых-то уже не будет, когда ты прилетишь!

Мама пригладила мне волосы и поцеловала меня в лоб.

– Потому что она – моя мама, – ответила она. – Я хочу с ней попрощаться. Я боюсь, что это мой последний шанс, и буду до конца своих дней мучиться, если его упущу. Я люблю ее точно так же, как ты любишь меня.

Разумеется, я ее поняла. Но это и уничтожило меня, поскольку любовь, которую я испытывала в тот момент, была такой же устрашающей и жадной, как самая оголодавшая собака. Она не оставляла места ни для кого другого, даже для моего собственного отца. А если в моем сердце не было места для него, значит, в мамином сердце не было места для меня. Я наконец-то осознала, почему она так легко смогла оставить меня.

– Однажды, – сказала мама, – тебе тоже захочется со мной попрощаться.

4

На следующее утро после ограбления шериф Бейкерсфилд собрал нескольких мужчин, и они на лошадях выехали на дорогу, ведущую к Дигтауну. Я забралась на крышу закусочной и следила за ними, пока они не скрылись из виду. Мне отчаянно хотелось, когда они вернутся, увидеть, как за их лошадьми бредет хотя бы один из тех подонков и от его связанных рук к луке седла шерифа тянется веревка. Несмотря на опасливые разговоры, услышанные прошлым вечером, я все еще не сомневалась, что правосудие покарает всех, кто этого заслуживает.

Тем же днем мужчины вернулись домой ни с чем. Это не укладывалось у меня в голове. На обратном пути они проезжали мимо закусочной, под моими свисающими с крыши ногами.

– Вы их не нашли? – крикнула я.

Фенрис повернулся ко мне, хотя ему не хватило смелости поднять свой пристыженный взгляд выше уровня моих туфель.

– Мы только к окраине подъехали. В сам город не заходили.

– Что? Почему?

Но больше он ничего не сказал и вслед за остальными направился к конюшням.

Мне хотелось завопить им вслед, назвать их трусами, спросить, почему они так легко сдались, почему у них не хватило смелости даже войти в Дигтаун, не говоря уже о том, чтобы поехать дальше; однако я знала, что они отрастили себе мозоли, защищающие их от моих замечаний. Поэтому я просто гневно посмотрела им вслед и мысленно записала их в ничтожества.

На другой стороне улицы стоял в дверях своей мастерской Джеремайя Шенк, чистенький и нарядный в своей накрахмаленной белой рубашке и застегнутом на все пуговицы черном жилете. Мне пришло в голову, что я ни разу не видела его испачкавшимся, и это стало для меня еще одной причиной его ненавидеть. Он смотрел на проходящих мимо лошадей, а когда они скрылись из виду, уставился на меня.

– Вам придется привыкнуть к разочарованию, юная мисс Крисп, – крикнул он.

– Тогда я должна поблагодарить вас за великолепный наглядный урок, – ответила я.

Он отвернулся и ушел в мастерскую.