Странники в ночи

Ночь прошла под знаком КАРТИНЫ. Андрей больше не видел себя ни в ней, ни возле неё - в ужасающе ярком сне все поле зрения заполняла она сама. Каждый тщательно выписанный кленовый лист, каждый мазок, штришок, изображающий веточку или травинку, отпечатывался в памяти настолько глубоко, что казалось, крутится ротационная машина, оборот за оборотом обновляя и углубляя все ту же копию картины в сознании Андрея. А уже в следующую секунду это ощущение пропадало, и картина представлялась зыбкой, неясной, ускользающей настолько, что и разглядывая её в тревожном сновидении, Андрей не отдавал себе отчета, какой именно перед ним пейзаж. Но то, как он видел картину, как осознавал её, помнил или не помнил - все это было второстепенно. Главным же, как он чувствовал, была не сама картина, а то, что скрывалось ЗА НЕЙ. Нечто непредставимо страшное таилось там. Оно было настолько НАСТОЯЩИМ - до дрожи, до отчаяния - что сжимающийся в тисках кошмара мозг торопливо ставил на пути воображения новые и новые барьеры. Нельзя представить ЭТО, нельзя увидеть внутренним зрением, ибо тогда ОНО захватит власть. С помощью волевого усилия Андрей мог бы увидеть... Пожалуй, он даже знал, ЧТО скрывается за картиной, но проникнуть туда было почти равносильно капитуляции. А этот тонкий колышащийся холст, прогибающийся под напором с другой стороны, служил надежной преградой... ПОКА, во сне. Наяву картины не будет, а ТО, ЧТО ЗА НЕЙ, останется.

Беззвучный крик, пронесшийся в нематериальных коридорах подсознания, разбудил Андрея. Фосфоресцирующие стрелки на циферблате настенных часов подползали к пяти. Эта картина... Чего только Андрей не отдал бы, чтобы узнать, существует ли такая картина в действительности, посмотреть на нее. Зачем? Неизвестно. Что-то подсказывало ему, что в картине скрыт ответ.

В темноте он вытянул руку, включил коротковолновый транзисторный приемник. Ему хотелось услышать голоса людей, голоса Земли, просто чтобы удостовериться, что он не один на свете. И он слышал их, голоса на разных языках, он крутил ручку настройки под завывания помех, и звучащий мир отвечал ему. Обрывки чужестранной скороговорки, вторгающаяся с полуслова и пропадающая в белом шуме русская речь, всплески веселых мотивчиков, рекламные джинглы...

Андрей перестал вращать ручку, когда наткнулся на какую-то станцию, передававшую знакомый ему до последней нотки альбом - "Стену" легендарных "Пинк Флойд", крик о помощи из комфортабельного оцепенения. Как можно было видеть на светящейся шкале, радиоволны доносили эту музыку в диапазоне сорока одного метра - далеком, заокеанском. Ей не предшествовали никакие объявления или комментарии - возможно, они и были, но Андрей настроил приемник на станцию, когда музыка уже началась. Попискивания, стенания и треск эфирных помех не только не мешали, но как-то естественно встраивались в гитарно-клавишную архитектуру Роджера Уотерса. Кроме того, они словно говорили: вот из какого далека летят к тебе эти электромагнитные колебания, вот сколько трудных километров им пришлось преодолеть, чтобы ты смог услышать "Пинк Флойд" в пять часов утра!

Голос вплывал в комнату из радиоприемника, печально-медитативный, будто ищущий точку равновесия.

В МОЕМ ТЕЛЕВИЗОРЕ - ТРИНАДЦАТЬ КАНАЛОВ, ЕСТЬ ИЗ КАКОГО ДЕРЬМА ВЫБИРАТЬ

Андрей убрал пальцы с круглой ручки настройки. Музыка уносила его прочь из мира ночных кошмаров, не предлагая ничего утешительного взамен. Он тонул в обволакивающих радиоволнах.

У МЕНЯ ЕСТЬ ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ СВЕТ, ВТОРОЕ ЗРЕНИЕ, ПОТРЯСАЮЩАЯ СПОСОБНОСТЬ НАБЛЮДАТЬ

Лампочка подсветки шкалы горела ровно, тепло, успокаивающе. Нет никакой КАРТИНЫ... И нет никакой СТЕНЫ, придуманной Уотерсом. И то и другое - иллюзия, бесплотный сон или радиоволна. Лампочка же реальна, вот она светит, приносит покой...

КОГДА Я ПОЗВОНЮ ПО ТЕЛЕФОНУ, ПО-ПРЕЖНЕМУ НИКОГО НЕ БУДЕТ ДОМА.

Андрей встал. Заокеанская радиостанция крутила песни "Стены" не в том порядке, в каком они располагались на альбоме - вместо "Веры" началась "Эй, ты". Андрей зажег торшер, натянул халат - не набросил, не надел, а вот именно натянул, ему не сразу удалось попасть в рукава. Он босиком прошелся по комнате, ощущая во рту отвратительную кислую сухость. Его слегка пошатывало, как от длительного голода.

ЭЙ, ТЫ, ЗАМЕРЗАЕШЬ, СТАРЕЕШЬ, ТЫ ВСЕ БОЛЕЕ ОДИНОК

Подойдя к стеллажу, Андрей наугад вытянул книгу. Это оказался маленький томик поэтической антологии со сложной виньеткой на переплете, напоминающей требующий разгадки ребус.

ЭЙ, ТЫ, НЕ ПОМОГАЙ ИМ ХОРОНИТЬ СВЕТ. НЕ СДАВАЙСЯ БЕЗ БОРЬБЫ .