Странники в ночи

— Чем могу быть полезен?

Он сплел пальцы рук и оперся о них подбородком, но через секунду его ладони снова раскрылись, как будто не могли находиться в покое. Казалось, из его рук выпорхнули невидимые бабочки и разлетелись по кабинету.

— Мне бы хотелось, — начал я, — узнать ваше мнение о современном мире. О том, какой стала теперь молодежь…

Мальро бессильным жестом поднял руки. Потом щелкнул пальцами, чтобы прогнать одну из надоедавших ему невидимых бабочек. Другая чуть не влетела ему в глаз — щека дернулась от нервного тика.

— Вы оказываете мне большую честь, месье. Но что такое молодежь?..

Мальро умолк или, скорее, задумался. За колоннами Пале-Рояля виднелись голые деревья сада. Я воспользовался этой паузой, чтобы поставить на стол маленький Philips на батарейках. Мальро посмотрел на магнитофон, точно это был метеорит. Он поднял на меня свои глубоко посаженные глаза — медленно, с трудом, словно поднимал из глубины веков диковинную находку.

— С вашего разрешения, — ворчливо произнес он, — я поставлю вопрос иначе. Тут следовало бы поговорить о рыбах и о древних статуях. Это долгая история. Я часто слышу, что теперешняя молодежь мечтает о жизни, более близкой к природе, и обращает взоры на Азию. Ладно, давайте рассмотрим это стремление быть ближе к природе в его связи со старыми идеологиями. Вы ведь наверняка обращали внимание на то, что некоторые личности, во время войны показавшие себя не с лучшей стороны, стремятся всю оставшуюся жизнь крутить педали велосипеда или с головой уйти в экзотику, вроде плавания на «Кон-Тики». Похоже, компромисс, заключенный в свое время с членами оси Рим-Берлин-Токио, впоследствии помогает найти общий язык с рыбами. Или со Снежным человеком.

— Кого вы имеете в виду?

Мальро скрестил руки на столе и положил на них голову. И тут же ему пришлось отбивать нападение сразу двух бабочек.

— Примеров сколько угодно. Возьмите хоть Лени Рифеншталь: в начале карьеры она была актрисой и альпинисткой, потом стала Эйзенштейном Третьего рейха. Теперь вот увлеклась подводным плаванием. Или еще один немецкий альпинист, о котором мне рассказывал Морис Эрцог. Этот член национал-социалистской партии, видный специалист по Гималаям, позднее стал последователем Далай-ламы — очевидно, почуял что-то знакомое и родное, увидев свастику на тибетских колоколах. Такое случается и у нас… Анри де Монфред, писатель и авантюрист, бросил торговлю оружием на берегах Красного моря, чтобы поддержать маршала Петэна, а потом вернулся и стал проповедовать идеи национальной революции окуням и скатам. Или майор Кусто…

— Кусто?

Мальро сделал жест, достойный мима Марсо в роли эпилептика.

— Вы же знаете, наверно, что его семья во время войны не поддержала де Голля… Кстати, адмиралу Дарлану, главнокомандующему вооруженными силами в правительстве Виши, его подчиненные докладывали, будто нашли остров капитана Немо посреди озера Ванзее! У Кусто был брат, сотрудничавший в вишистской газете. После этого в Тихом океане не найдется достаточно глубокой впадины, чтобы отмыть в ней семейную честь. Кораллы, мидии, акулы… Не правда ли, удобно, когда тебя окружает мир молчания? Вспомним еще Линдберга. Вы представить себе не можете, кем был для людей Линдберг в 1927 году. Икар, победитель Солнца. А потом этот Икар увлекся идеями Гитлера. Роковой Интернационал друзей Риббентропа: герцог Виндзорский, белокурые англосаксы с короткой стрижкой… В те времена Линдберг охотно полетал бы на своем «Духе Сент-Луиса» в одной эскадрилье с пилотами Геринга. Что ж, теперь он расплачивается за прошлое. Или пытается о нем забыть. Вам, должно быть, известно, что он полгода исследует океанские атоллы, а другие полгода проводит в саваннах Западной Африки. Линдберг возомнил себя Одином, скандинавским богом-мудрецом, а в итоге превратился в персонажа Джозефа Конрада.

— Какой же вывод следует сделать из этого?

Мальро задумчиво взглянул в окно.

— Вывод вот какой: Рифеншталь, Монфред или Кусто с их летучими рыбами, Линдберг с его орангутангами, немец из Лхасы с его монгольскими яками всегда будут предпочитать царство природы духу законов. Среди голубых акул или среди белых медведей им приходится изведать вершины и пропасти, ощутить свою одинокую избранность, которая недоступна мелким людишкам: это путешествие Зигфрида по Рейну. Ведь совершенно очевидно, что рыба-пила не знакома с идеями Монтескье, а мурена не читала Кондорсе. Впрочем, мурены вообще имеют предрасположенность к нацизму: их кормилец Тиберий им дороже, чем рабы, которых они пожирают. Так-то. Все эти примеры стали для меня прививкой от чрезмерного увлечения жизнью на природе. И когда я вижу, как юные калифорнийцы читают Германа Гессе и выращивают маргаритки, то — пусть даже это происходит в стране Уолта Уитмена и Дейви Крокета — я спрашиваю себя: не предпочтут ли они оленей и гризли общению с людьми? Вот в чем все дело.

Он замолк. Чем дольше он говорил, тем лихорадочнее его руки, руки безумной кружевницы, плели и расплетали в воздухе невидимые узоры. Бабочки все время атаковали его.