А вот командировочных предписаний в наличии имелось до обидного мало — всего четыре, но одно можно было, по словам Нолика, переводившего его, счесть настоящим бриллиантом их коллекции. Еще бы — цель поездки была указана как «Заготовка продовольствия для армии у населения», а маршрут оказался шедеврально расплывчатым — «Логойский, Плещаницкий, Смолевичский и Борисовский районы». Тот же Новиков просто восхитился, когда ему показали эту бумагу. К тому же Трошин удачно вспомнил присловье, случайно услышанное им от Окунева: «Всюду и со всеми». А имевшийся в дополнение маршрутный лист для захваченного практически неповрежденным французского грузовика вообще поднимал оперативную ценность документа в заоблачные выси. И зеленая книжечка регистрационного сертификата на «ренаут» с непривычной утюгоподобной кабиной имелась.
Слава подвинул поближе к себе стоявший на лавке ранец и, откинув клапан, заглянул внутрь: «Так, записные книжки офицеров и сержантов нам ни к чему, — перебирая аккуратно перевязанные шпагатом пачки документов, размышлял он. — Две «книжки нарядов» — тоже. Сертификаты арийскости нам совершенно не нужны, да и Центру, надо полагать, тоже. По крайней мере, я придумать им применение не могу… Несколько ведомостей с результатами учебных стрельб, по большому счету, полезнее «арийских» бумажек лишь на самую малость. Хотя если сопоставить их с «зольдбухом»… А впрочем, это не мое дело!»
– Там царь Кощей над златом чахнет! — Скрипнула дверь, и в штаб вошел комиссар отряда. — Пламя увернул бы, а то за три дома видно, чем ты тут занимаешься. С Мариной небось осторожнее себя ведешь, чем с трофейной документацией?
– А то ты не знаешь, Валерий Иванович? Что-то мне подсказывает, что об этой стороне моей жизни ты неплохо осведомлен…
– Так положено мне, Слава. Положено… — Последнее Белобородько пробормотал, задергивая на окне занавеску. Жители поселка потеснились, приняв на постой отряд, но многие, переехав к соседям или родственникам, вещи свои забирать не стали, и окна «штаба» украшали ярко-голубые шторы с аляповатыми желтыми цветами — то ли розами, то ли лилиями. Почти как на королевском гербе Франции, как его описывал Дюма, давно, еще в детстве читанных книжках.
– Что снаружи творится? — Трошин спросил больше для поддержания разговора, нежели из интереса. Да и что могло там измениться за те полчаса, что он не был на улице?
– Да тихо все… Федор-танкист только воду мутит.
– Скороспелый? Что на этот раз?
– Да с танками своими никак не наиграется.
– Погоди, Иваныч. Выяснили же уже, что они поломались капитально? С коробкой передач там что-то, а у другого двигатель дуба дал… Я же сам ему сказал, что людей их из болота тягать не дам?! Неужели не понял?
– Да понял он, понял. Но мальчишек деревенских он все одно «запряг». И пару часов назад они ему весточку принесли, что у одного села есть несколько танков брошенных. Отсюда километров тридцать. Вот он ко мне и прискакал.
– Да, неймется парню. Комиссар, ну вот зачем нам танки, а? Мы партизаны. Диверсанты! Мосты взорвем — считай, задачу выполнили.
– Не, Слав, постой… — после недолгого раздумья ответил Белобородько. — А про моральный эффект ты подумал? Вижу, что не подумал. А сам посуди — одно дело из кустов постреливать и дороги портить, и совсем другое — если советские танки появятся! Да тыловики немецкие штаны вовек не отстирают, я тебе говорю!
– Эк ты возбудился, Валерий Иванович! — покачал головой Трошин. — Идею эту, признаю, с такой стороны не рассматривал. С текущими делами закончим — еще подумаю. Выстрелы к «сорокапятке» у нас есть — десятка четыре, если не ошибаюсь. Так что можно немцам еще одну свинью подложить будет — красивую такую, бронированную.
– Во! Видишь. Тут фантазия тоже нужна, — улыбнулся комиссар. — Полет, так сказать, воображения. И ты еще вот о чем подумай, командир, — что немцы из транспортных колонн танку смогут противопоставить, а? То-то же! — заключил он, увидев широкую улыбку на лице Трошина. — А вон и особист наш чешет, — добавил Валерий Иванович, бросив взгляд в окно. — Пора собираться.
Через полчаса все командование отряда уже стояло на берегу, вглядываясь в темное, кое-где украшенное серыми клочками редких облаков небо.
– Семен, давай! — скомандовал Слава, посмотрев на часы.
Громкий и пронзительный свист, разбойничий, с переливами, далеко разнесся над гладью воды. По этому сигналу на мысе, что ограничивал залив озера с южной стороны, замигал еле видный огонек, который, однако, вскоре превратился в большой костер. То же самое произошло на северном берегу и, наконец, в центре — в сотне метров от встречающих бойцы запалили огромный — больше трех метров в высоту — шалаш, сложенный из сухих елочек и покрытый прошлогодним лапником.
– Вячеслав Сергеевич, заметят, как тебе кажется? — спросил Новиков, любуясь — это было видно по его лицу — рвущимися в небо языками пламени.
– А это мы сейчас проверим. — Слава снял трубку полевого телефона: — Запроси, видят ли они сигнал?