Странник (Любовь и доблесть)

– Прямо при вас? – спросила Соболева.

– Я должен проследить, чтобы вы не пронесли в отделение никаких колющих или режущих предметов. Вдруг вам в голову взбредет вены себе вскрывать?

– Не волнуйтесь, не взбредет.

– Вот я как раз и хочу: не волноваться.

Русоволосая презрительно скривила губки, расстегнула платье, сбросила одним движением через голову, оставшись в трусах и короткой маечке-топе.

Подруга последовала ее примеру. Даша равнодушно стянула чужую одежду.

– Дальше, дальше! – нервно поторопил санитар.

– Что, и белье? – спросила Соболева.

– Да.

– Майки?

– И трусы тоже. Совсем раздевайтесь.

– Мы что, ножи в трусах прячем?

– Ножи нет, а вот иглы или бритвенные лезвия – вполне.

– Мы не будем, – твердо за всех ответила Соболева, и губы ее сложились в упрямую гримаску.

– Это отчего же, извольте спросить? – издевательски растягивая слова произнес санитар.

– Мы девочки. Если так нужно, пусть придет медсестра или санитарка. При вас мы раздеваться не обязаны!

Игорь Игоревич скривил губы:

– Сейчас ночь, и я тут и за медсестру, и за санитарку. А будете качать права, вызову троих мордоворотов из буйного отделения, уж они вам помогут раздеться! С удовольствием помогут. Этого хотите? Вас прислали на обследование по подозрению в систематическом употреблении наркосодержащих препаратов...

– Да просто директриса наша полная стерва и...

– Меня не интересуют ваши детдомовские разборки! Ты не поняла, говорливая, куда попала! Это сумасшедший дом, и ты станешь делать все, что от тебя потребуют! А если будешь продолжать пререкаться, я запишу в историю болезни, что ты склонна к побегу: у таких отбирают всю одежду, так что будешь месяц ходить в чем мать родила! – Санитар ухмыльнулся, продолжил:

– Для начала тебя привяжут, а потом будут колоть аминазин в лошадиных дозах, чтобы успокоилась; и ты успокоишься, будь уверена, ты так успокоишься, что выйдешь тряпичной куклой, от мозгов жижа бульонная в головешке останется... Вот тогда и поумничаешь. – Игорь Игоревич выдержал паузу, закончил мстительно:

– Если вообще когда-нибудь выйдешь отсюда.

Света Соболева застыла на месте.

– Ты все поняла?

– Да, – едва слышно проговорила девочка.

– Не слышу?

– Да!

– Остальные, надеюсь, тоже. Снимайте все и – под душ.

Перепуганные, девочки разделись донага, стараясь повернуться к санитару спиной, неловко прикрываясь ладошками, и – скрылись в душевой. Послышался шум воды, приятный яблоневый аромат шампуня.

– А тебе что, особое приглашение, отмороженная? – прикрикнул санитар на Дашу. – Живо за ними!

Даша не ощущала ни стыдливости, ни страха. Словно она оказалась в другом, ирреальном мире, ничего общего с настоящим миром не имевшем. Лишь одно желание бродило лениво и вяло в мутной голове: нужно просто уснуть, и все кончится, Кончится, кончится... Сначала она стояла под теплыми струями, потом, вместе с другими, вышла, вытерлась насухо казенным вафельным полотенцем, от которого пахло карболкой.

Санитар обращался с девчонками бесстыдно и бесцеремонно. Он велел всем построиться вдоль стены, как были, голышом. Соболева попыталась возражать, но он с маху залепил ей несколько пощечин, пригрозил:

– Если еще кто-то откроет рот, разговор будет короткий!

Девочки испуганно подчинились; Игорь Игоревич сначала рассматривал их, словно барышник на лошадином базаре. Потом подошел к младшей, сначала заглянул в рот, потом приказал повернуться спиной, наклониться и начал ощупывать... Лицо санитара покрылось бурыми пятнами лихорадочного румянца, руки подрагивали, глаза то маслянисто туманились, то блестели, как у одержимого нервной горячкой.

Что происходило с Дашей, она бы и сама объяснить внятно не смогла. Сонное безволие накатилось тяжким ватным покрывалом, казалось, воздуха не хватает совсем, и притом леденящая пустошь в душе, оживая, затрепетала дальним страхом... А бело-грязные кафельные стены вокруг, запах дезинфекции, долговязый санитар, его отрывистые, нервные понукания – все это делало страх густым и смрадным, и хотелось поскорее уйти, уснуть, забыться... И еще – перед взором девушки стояло осиянное безумным вдохновением лицо доктора, а в ушах повторяющейся, монотонной фонограммой звучал его голос: «Я избавлю тебя от мнимой красоты... Избавлю... Избавлю... Избавлю...» Ей почудилось вдруг, что доктор, словно уродливый Карлик Нос, уже приближается к ней, и в руках его тускло и матово блистает лезвие препарационного ножа...

– Раздвинь ноги, я сказал! – Визгливо-истеричный голос санитара заставил Дашу вздрогнуть, но крик этот прогнал наваждение. Игорь Игоревич занимался теперь с Соболевой. Он притиснул Свету к стене, левой рукой плотно обхватив ее шею, а правая, затянутая в резиновую перчатку, двигалась вниз по животу, к паху.

Судорога брезгливости сотрясла тело девчонки, она резко ударила мужчину по руке, хватка ослабла, Света попыталась ринуться прочь – не тут-то было! Санитар залепил ей хлесткую затрещину так, что у девчонки треснули губы, поймал кисть руки, вывернул, завизжал срывающимся детским дискантом:

– Артачиться будешь, сучонка?!