Страна рухнувшего солнца

А на своем флагмане адмирал Ямомото отдал приказ готовиться оставить корабль. На это непростое решение его сподвигли три линейных крейсера, медленно догоняющих их эскадру. Четвертый, «Гнейзенау», безнадежно отстал, да и не мог уже драться. Когда эскадра добивала «Кирисиму», с японского линкора сразу два снаряда угодили ниже ватерлинии линейного крейсера, и теперь его команда боролась за жизнь своего корабля. Осев носом по самые клюзы, «Гнейзенау» уползал прочь, но «Шарнхорст», «Дюнкерк» и «Страсбург» догоняли корабли Ямомото. И теперь их противником оказался отбившийся, наконец, ценой потери одной башни, разрушенных надстроек и многочисленных пожаров от последних кораблей Жансуля, «Мусаси».

Последняя фаза боя длилась еще около часа. Для начала японцы выяснили, что орудия «Шарнхорста», самые мощные в германском флоте, без особых проблем справляются с броней японских суперлинкоров. Потом вышел из боя «Страсбург», для которого три попадания главным калибром японцев едва не стали фатальными. И, наконец, орудия «Мусаси» окончательно замолчали, и корабль начал медленно ложиться на борт. Свою долю пробоин он сегодня получил.

– Они предлагают нам сдаться, – в боевую рубку «Ямато», отбросив уже все формальности, вернулся вышедший осмотреть корабль его командир, капитан первого ранга Гихати Такаянаги. – Я приказал готовить линкор к затоплению.

– Хорошо. Начинайте по готовности. А теперь оставьте меня.

Офицеры, принимая право командира на такое решение, один за другим покинули рубку. О чем думал в последние минуты своей жизни легендарный японский комфлота, так и осталось тайной, которую он унес вместе с собой в морскую пучину. В любом случае, он сохранил честь, и винить его было не в чем. Лучший солдат империи уходил в вечность…

С мостика своего полуразбитого флагмана за тем, как медленно и величественно уходят под воду «Ямато» и «Синано», с удовлетворением наблюдал адмирал Жансуль. Именно он был сегодня главным триумфатором, и никто не станет это отрицать. Даже Лютьенс, хотя и его вклад колоссален. Но именно Жансулю довелось стоять под огнем «Ямато» – и победить. И в пахнущем чем угодно кроме морской свежести воздухе он уже чувствовал аромат триумфа, когда, вернувшись на родину, станет первым, кто после жестокого поражения еще свежей в памяти войны сумел дать Франции не только славу, но и выгоду. Колонии, захваченные японцами, вновь вернутся его стране, да и еще кое на что можно будет наложить руку, немцы не против. А раз так, можно со спокойным сердцем возвращаться домой.

Три года спустя

Все же Венская опера – это нечто. Особенно когда там ставят Вагнера. Вот и сегодня вечер обещал стать незабываемым. Хотя, по мнению ставшего неожиданно для себя любителем искусства, военного атташе полковника Петрова, «Лоэнгрин» – не самое удачное произведение, к тому же с явными заимствованиями из Чайковского, побывать на постановке все же стоило. Единственно, как ему в свое время объяснили, мужчина в оперу должен идти или во фраке, или в мундире. Фраки… Честно говоря, они полковника смешили, так что он предпочел мундир, тем более, на привыкших смотреть на офицеров с некоторым пиететом немцев погоны и внушительные ряды орденских планок на груди производили неизгладимое впечатление.

– Привет, Курт!

– И тебе не хворать, – Борман весело, совсем не по-немецки, улыбнулся и хлопнул друга по плечу. – Решил вылезти из своей берлоги?

– Скорее, сумел из нее вырваться. Ты не представляешь, сколько приходится возиться с бумагами. Ей же ей, в танке было проще.

– Привыкай. Если хочешь идти наверх, бумаги – тоже вещь нужная, – серьезно, хотя и несколько сочувственно кивнул немец.

– Да знаю я. Но, кстати, скоро все это закончится. Возвращаюсь домой, приняли в Академию генерального штаба.

– А вот это правильно…

– Ну вот, на минуту вас одних нельзя оставить, сразу о делах…

Смеющийся женский голос прервал их, но при этом не вызвал и тени раздражения. Звонко цокая каблучками, к ним шла жена Бормана. Высокая, белокурая, «истинная арийка»… из Рязани. Где и как Борман с ней познакомился, оба старательно не говорили. Почему? А бог их знает. Впрочем, сейчас таких смешанных браков было столько, что ничего особенного в случившемся никто не видел.

– Извините, фрау Борман. Такие уж мы, мужчины… Кстати, Марин, ты, как всегда, обворожительна.

– Льстец, – улыбнулась женщина, но все же чуть порозовела. Ласковое слово – оно и кошке приятно. – Когда сам-то женишься?

– Когда такую же найду, – рассмеялся Петров.

– Ну-ну, – протянула Марина. – А где, кстати…

– Здесь мы, здесь.

Подошли двое. Мужчина в гражданском плаще, но с выправкой профессионального военного, и среднего роста, худощавая женщина с тонким, почти незаметным шрамом на щеке. Чета Менгеле, Йозеф и Наталья. Колоритная пара, широко известная в узких кругах.

– Господа… и дамы, – Йозеф даже не поздоровался и, судя по чуть расфокусированному взгляду, слегка навеселе, тут же взял быка за рога. – После оперы – сразу к нам. Будем отмечать.

– Что именно? – деловито поинтересовался Борман. Наталья, улыбнувшись, ответила: