Страна Лимония

— А как же... с такими-то учителями!

Приятели ещё потрещали минут десять, пока не начался обычный для оперработника шквал звонков.

— Ты до обеда в кадры не ходи, мне самому с ними надо пару вопросов перетереть, — завершил разговор Герман, держась за ручку двери.

Его кадровиком был молодой майор с приятным русским лицом и располагающей манерой общения. В отличие от оперативного состава на службе кадровики носили военную форму. Александр Васильевич сидел в расстёгнутом кителе с новыми погонами.

— Здравия желаю, товарищ майор, — шутливо поприветствовал своего кадровика Герман.

— Здорово, здорово, Николаич, — чуть иронично ответил кадровик. — Чем порадуешь? Как жизнь, как дела?

— И дела есть, и жисть хороша, только проклятая биография покою не даёт.

— Ты опять про дедов? Так мы же о них забыли.

— Да нет, деды у меня были что надо, а вот шурин — подкачал.

— Что... опять! Гера, почему у тебя не как у всех: и оба деда сидели, и сестра со шведом в поезде знакомится! А сам-то! Ты что на политзанятиях цирк устраиваешь!

— Сестра молодая... по дури это у неё, да и швед сам к ней в купе знакомиться полез. Откуда ей было знать, что общаться с иностранцами нельзя. А на политзанятиях народ ржал, потому что к восприятию нового не подготовлен. Я им статью из журнала «Изобретатель и рационализатор» пересказал, а они...

— Ну да, они тебя не поняли, поэтому гоготали, как в цирке! Тоже мне, изобретатель хренов!

— Александр Васильевич, я ведь правду рассказывал, как в отечественном птицеводстве новые методы внедряются. Ставят окрепших бройлеров на ленту транспортёра — они сразу маршировать начинают. Так и маршируют всю жизнь, пока их окорочка не станут как у мастеров спорта по скоростному бегу на коньках.

— Ты это брось, Николаич! Дело не в том, что ты рассказал, а в том — как! На хрена ты от первого лица изобразил цыплячьи муки? Зачем, скажи мне, сравнил бройлеров с бойцами Советской Армии!

— Александр Васильевич!

— Что — Александр Васильевич! Ну что у тебя за манера любую серьёзную тему в балаган превращать. Шёл бы в таком случае в клоуны, а не в КГБ!

— Товарищ майор, ну послушайте... Я всего лишь сказал, что отставшие и больные бройлеры падают в отвал, где их утилизируют, и никто им не помогает, а советские солдаты своих товарищей в беде никогда не оставляют...

— Ну да, и при этом наглядно показал, как должны себя вести настоящие советские цыплята!

Кадровик, наконец, не выдержал и зашёлся отчаянным смехом.

— Уйди, Гера... ради Бога, уйди! Что ты, скотина, такую серьёзную рожу состроил. Всем ты хорош, но есть в тебе какая-то червоточина. Ты хоть сам это чувствуешь?

На «червоточину» Герман ответил искренним недоуменным взглядом, но смолчал, боясь сболтнуть лишнего. Он немного помялся и уже собирался выходить из кабинета, как майор, справившись со смехом, его остановил: «Про шурина выкладывай». Капитан быстро и доходчиво изложил всё, что он услышал от жены и тёщи.

— Гера, и что ты такой невезучий! Вроде парень ты умный, всё у тебя для оперработника в наличии, но каждый раз — как по краю ходишь. То одни обстоятельства, то другие, — резюмировал кадровик. — Ладно, разберёмся мы с твоим шурином, а вот с учёбой — увы! Таких не берут в космонавты.

— Да где уж... Не до космоса мне.

— Это точно! Хотя промашка наша: шурина твоего проверили, видать, только по верхам. Ладно, иди, работай. Дня через два загляни.

— Александр Васильевич, а как бы мне этот семейный позор замыть да «червоточину» законопатить?

— Подумаем.

— Может, в Афганистан пошлёте... на перевоспитание, а?

— Это не моя прерогатива.

— А чья?

— Разведки.

— Ну, так я капитана Дымова к вам пошлю. Мы с ним уже вчера всё обговорили.

— А что, это выход. Давай, зови сюда Юрия!

Молодой человек с дурной родословной пулей вылетел из кабинета и уже через минуту звонил по оперативной связи. Дымов после недолгого общения с товарищем бросил свои дела и пошёл в отдел кадров. Маховик закрутился.

Оперативные муки

Лето и осень прошли в рутинной работе, пустых хлопотах и семейных передрягах. Сынишка у Германа за лето окреп, отъевшись на даче его родителей, и по возвращении совсем забыл про войну и немцев. Герман, признаться, тоже устал выяснять, как там продвигаются его дела. Легко справившись с героическими порывами, он попытался кропотливой оперативной работой смыть «тёмное пятно» со своей подпорченной родословной. Шурин, узнав о проблемах, которые возникли у родственника из-за его судимости, дважды накатывал пострадавшему по литру водки, и они с Германом душевно набирались до «поросячьего визга».