Страх полета

— А-а, вон что, — протянул он раздосадованно.

К нему, наверное, часто подваливали амбициозные студенты, желавшие стать писателями.

— Видите ли, профессор, я начала изучать английскую литературу XVIII века, потому что меня привлекает сатира, но, думаю, я и сама могу писать сатирические произведения, сатиру, а не сатироведческие статьи. Критика меня как-то не прельщает.

— Замечательно! — воскликнул он.

Я сглотнула.

— А почему вы думаете, что колледж — это развлечение? Литература — это не забава, а работа, — сказал он.

— Да, — согласилась я еле слышно.

— Вы пришли в колледж, потому что любите читать, любите литературу, а литература — это тяжелыйтруд. Это не игрушки! — кажется, профессор Стэнтон оседлал своего любимого конька.

— Да, но вы уж простите меня, профессор, мне кажется, что все это литературоведение ничего общего не имеет ни с Филдингом, ни с Попом, ни со Свифтом. Я хочу сказать, что мне всегда казалось, что они там, в своих могилах, смеются над нами. Все это их смешит. Я имею в виду, что чтение Попа, Свифта, Филдинга вызывает у меня желание писать самой. Оно заставляет меня сочинять стихи. А литературоведение — это какая-то чушь. Простите, что я так говорю, но это правда.

— А кто уполномочил вас защищать дух Попа, Свифта, Филдинга?

— Никто.

— Тогда, черт побери, чего вы требуете?

— Ничего. Я просто думаю, что я ошиблась, когда выбрала учебу, мне нужно было начинать писать.

— Миссис Столлерман, у вас будет уйма времени для писательской работы после того, как вы получите диплом доктора филологии. Тогда у вас всегда будет шанс сменить род деятельности, если вдруг окажется, что вы далеко не Эмили Дикинсон.

— Наверное, вы правы, — сказала я и отправилась домой. Спать.

Брайан разбудил меня в июне, буквально оглушив. Не помню точно, что было «первой ласточкой», но все случилось примерно в середине июня. Я стала замечать в нем необычную даже для него исступленность. Он вообще перестал спать. Он хотел, чтобы я сидела рядом с ним ночи напролет и обсуждала тему рая и преисподней. Нельзя сказать, что для Брайана это было неожиданным. Он всегда интересовался вопросами божественного и дьявольского. Но на этот раз он заговорил о Втором Пришествии, и заговорил совершенно иначе.

Что, если (спрашивал он) Христос вернется на землю в обличии работника маркетинговой фирмы?

Что, если Ему опятьникто не поверит?

Что, если Он попытается доказать, что Он это Он, пройдя по воде озера в Централ-Парке? Осветят ли это событие в передаче вечернего выпуска новостей «Си-Би-Эс»? Поймут ли, что это касается всего человечества?

Я смеялась. Брайан тоже смеялся. Это всего лишь задумка фантастического романа, сказал он. Это всего лишь шутка.

Позднее шуток стало больше.

Что, если он — Зевс, а я — Гера? Что, если он — Данте, а я — Беатриче? Что, если мы — материя и антиматерия, трехмерный мир и мир без измерений? Что, если люди в метро имеют с ним телепатическую связь и просят его о помощи? Что, если Иисус Христос вернется и освободит всех животных в зоопарке Централ-Парка? Что, если яки пойдут за Ним по Пятой Авеню, а птицы сядут Ему на плечи и запоют? Поймут ли тогда люди, кто он такой? Что, если Он благословит компьютеры, и, вместо выдачи испечатанных листков с информацией о предпочитающих покупать моющие средства, они неожиданно выдадут листья и рыб? Что, если мир будет контролироваться гигантским компьютером и только Брайану будет известен пароль к нему? Что, если из компьютера потечет человеческая кровь? Что, если, как говорил Сартр, мы все прямо сейчас попадем в ад? Что, если нами всеми будут управлять сложные машины, управляемые другими, еще более сложными машинами, управляемые третьими, еще более сложными машинами? Что, если мы все несвободны? Что, если человек сможет обрести свободу, только умерев за нее на кресте? Что, если ты будешь целую неделю ходить по улицам с закрытыми глазами, переходя дорогу на красный свет, и не попадешь под машину? Тогда ты поверишь, что ты — Бог? Что, если ты наугад откроешь любую книгу, и на любой странице в любом абзаце обязательно найдешь буквы «Б», «О» и «Г»? Не исчерпывающее ли это доказательство?

Вопросы продолжались ночь за ночью. Брайан повторял их, как катехизис. Что, если? Что, если? Что, если? Слушай меня. Не спи! Мир погибнет, а ты все проспишь! Слушай меня!

Обуреваемый неистовым желанием иметь слушателя, он пару раз давал мне пощечину, чтобы разбудить. В полудреме, со слипающимися глазами, я слушала. Слушала. Слушала. На пятую ночь у меня не оставалось ни малейшего сомнения в том, что у Брайана нет никакого замысла фантастического романа. Он сам и был Вторым Пришествием. Я с ужасом начала понимать, что произошло. Когда я все поняла, я уже не спрашивала себя: не Бог ли он на самом деле. Но, по его логике, если он Иисус, то я должна была быть Святым Духом. И, хоть глаза мои слипались, я поняла: это — безумие.