Страх полета

Стремились бы женщины замуж, если бы понимали, что их ждет? Я думаю о молодых женщинах, которые настолько же привязаны к своим мужьям, как их мужья привязаны к карьере. Я думаю о тех, кто вдруг понял, что очутился за тысячи миль от друзей и семьи. Я думаю о тех, кто живет в местах, где не найти работу и не с кем поговорить. Я думаю о тех, кто заводит детей от скуки и одиночества, не понимая, на что они решились. Я думаю о вечно спешащих мужчинах, опустошенных количеством дел, ждущих своего часа. Я думаю о тех, которые после женитьбы видятся реже, чем до нее. Я думаю о тех, кто едва добирается до постели, слишком опустошенный, чтобы там чем-нибудь заниматься. Я думаю о тех, кто гораздо больше отдален друг от друга после свадьбы, чем они могли себе вообразить по дороге к ней. В этот момент, я думаю, и начинаются обманы. Он пожирает глазами четырнадцатилетнюю постнимфетку в бикини. Она ложится под телевизионного мастера. Когда заболевает ребенок, она делает это с педиатром. Он спит со своей маленькой секретаршей-мазохисткой, которая читает «Космополитен» и мечтает жить с размахом. Нет: когда же все стало так плохо? Но: а когда оно было хорошо?

Прискорбное зрелище. Конечно, не все замужества напоминают это. Возьмите брак, который я представляла в идеалистической юности (когда была уверена, что Беатрис и Сидней Вебб, Вирджиния и Леонард Вулф действительно женаты). Что я тогда знала? Я мечтала о «полной взаимности», «товариществе», «равенстве». А представляла ли я тогда себе мужчин, которые сидят, уставившись в газету, пока ты убираешь со стола? Как они притворяются, что у них грязные руки, когда ты просишь смешать охлажденный апельсиновый сок. Как они приводят домой друзей и ожидают, что ты будешь прислуживать им, но тем не менее считают, что это дает им право дуться и уходить в другую комнату, если в доме твои друзья? Может ли себе это вообразить девица в возрасте идеальной юности, начитавшаяся Шоу и Вирджинии Вулф?

Я знаю и некоторые счастливые браки. В большинстве своем — вторые. В этих браках оба партнера уже выросли из дряни типа «Я — Тарзан, ты — Джейн» и дальше идут по жизни, взявшись за руки, проявляя друг к другу доброту, помогая друг другу, не стесняясь выполнять домашнюю работу и разграничивая обязанности. Некоторые мужчины способны построить совершенно замечательные спокойные отношения, но для этого им нужно перевалить за сороколетний рубеж и пару раз развестись. Быть может, семейная жизнь легче дается в зрелом возрасте. Когда все неясности отпали, и вы осознали, что стоит любить друг друга, потому что смерть не за горами.

Мы были уже хорошие (и самая хорошая, конечно, я), когда втиснулись в адриановский зеленый «Триумф» и направились на дискотеку. В машину нас набилось пятеро: Беннет, Мари Винклеман (весьма грудастая особа, которая училась со мной в колледже, ее ухитрился подцепить на вечеринке Беннет — она была психоаналитиком), Адриан (он вел машину), я (голова повернута назад, как у первой Исидоры, после удушения [28]) и Роберт Фипс-Смитт (широкоротый британский кандидат с завитыми волосами и очках в немецкой оправе, который постоянно говорил о своей ненависти к «Ронни» Лаингу (не знаю, за что его полюбил Беннет). Адриан, напротив, был последователем Лаинга, учился с ним и умел дивно пародировать его шотландский акцент. Я, конечно, была в восторге, тем более что ни разу не слышала, как говорит Лаинг.

Мы проехались неслабым зигзагом по венским улицам: по булыжным мостовым и трамвайным путям, через грязный коричневый Дануй.

Я не помню ни названия дискотеки, ни улицы, где она расположена — вообще ничего. Я достигла того состояния, когда я ничего не замечала, кроме особей мужского пола и того, на какой мой орган (голова, живот, груди, промежность) они обращают больше внимания. Дискотека была серебристой. Тонкий хром на стенах. Мечущиеся белые огни. Зеркала, где только можно. Стеклянные столики стояли на приподнятых хромированных платформах. Сиденья из белой кожи. Оглушающая рок-музыка. Сами придумайте название для этого места: Зеркальная Комната, Седьмой Круг, Серебряная Шахта, Стеклянный Бочонок. По меньшей мере, я помню, что название было написано на английском. Очень звонкое и не удерживающееся в памяти.

Беннет, Мари и Робин уселись, чтобы заказать еще выпить. Мы же с Адрианом пошли танцевать, и наши пьяные выкаблучивания повторялись в бесконечном ряду зеркал. В конце концов мы нашли укромный уголок между двумя зеркалами, где смогли продемонстрировать наш поцелуй только огромному количеству собственных отражений. У меня было дивное чувство, будто я целую сама себя — такое было уже в девятилетнем возрасте, когда я смочила уголок подушки слюной и потом поцеловала его, стараясь понять, на что похож человеческий поцелуй.