«Когда Хамфри обращается к толпе, он делает две вещи. Во-первых, сначала он дает обещания; но не по “одному обещанию в день”, как сенатор Маски, а по обещанию каждые три минуты, даже по одному или два, для каждого, кто может его услышать. Он утверждает, что его обещания отражают программу социальных преобразований, за которые он будет бороться.
Второе, и более важное, что он делает, — пытается наладить связь с аудиторией. И преуспевает в этом настолько, что “аудитория” — это обычно неверно выбранное слово. Это больше похоже на встречу людей, которые хотят вместе чего-то добиться.
Если вы из Висконсина, он — ваш сосед из Миннесоты, и он скажет вам об этом. Если вы старый, у него есть пожилая мать, живущая в доме престарелых в Гуроне, Южная Дакота. Если вы фермер, он вырос среди таких людей, как вы. Если вы член профсоюза, у него есть профсоюзный билет и он защищает профсоюзы, как никто другой. Если вы черный, он боролся за гражданские права. Если вы молоды, он был учителем и тоже был когда-то молод. Если вы из города, он был мэром. Если вы бедный, он тоже был когда-то бедным и ему пришлось бросить школу.
Затем он идет сквозь толпу, пожимая руки, раздавая автографы и говоря. Иногда он даже слушает. Он общается некоторое время с каждым человеком, глядя ему в глаза и прося его о помощи».
Пфаррер пытался быть объективным и поэтому чуть не проговорился: не меньше половины репортеров, освещающих кампанию Хамфри, считают, что он сдал. Когда Хамфри баллотировался на пост президента четыре года назад, он тоже был продажным дураком, но, по крайней мере, стойким.
Теперь он говорит, как 80-летняя женщина, которая только что открыла для себя стимуляторы. Он созывает пресс-конференцию, чтобы объявить, что в случае своего избрания вернет «всех наших мальчиков из Вьетнама в течение 90 дней», а затем спешит на другой конец города, не умолкая по дороге ни на секунду, чтобы появиться на телешоу и там, потрясая кулаком, призвать каждого американца стоять за президента и «аплодировать» его недавнему решению о возобновлении тяжелых бомбардировок в Северном Вьетнаме.
Хамфри отправляется в «черный» район Милуоки и орошает улицы слезами, сокрушаясь по поводу «трагедии», в которую превратилась жизнь в Америке при Никсоне для «этих красивых маленьких деток», а затем взвивается, когда репортер, освещавший его кампанию во Флориде, напоминает ему о том, что «в Майами вы выступали то как “полевевший” Джордж Уоллес, то как “поправевший” Муссолини».
Хьюберт, кажется, искренне не понимает, почему многие некогда симпатизировавшие ему избиратели больше не верят тому, что он говорит. Он не может понять, почему люди хихикают, когда он на одном дыхании говорит о «политике радости» и «наказании состоятельных жуликов»… И бог его знает, что должно было пронестись в его голове, когда он раскрыл недавний номер
Олсоп дал понять, что такой язык ему не по душе. Он назвал это «жестоким», а затем завершил свою колонку, отвергая кандидатуру Хамфри в более вежливых выражениях, чем я, но не менее однозначных. Стюарт и его сумасшедший брат Джозеф, по-видимому, пришли к выводу — вместе почти со всеми другими «видными и влиятельными» вашингтонскими политическими журналистами, — что предварительные выборы Демократической партии превратились в череду бессмысленных стычек, не стоящих освещения.
Но на том уровне, где «формируется общественное мнение», и в Вашингтоне, и в Нью-Йорке почти единодушно считают, что соперником Никсона в 1972-м будет Тед Кеннеди.