Страх и нищета в Третьей империи

И мы отнимаем у них сыновей и дочерей,

И мы из милосердия

швыряем им картошку,

И заставляем их кричать "хайль Гитлер",

Как кричат наши собственные матери,

Словно их режут.

ПЕРЕД 20-й СЦЕНОЙ

И нет бога,

Кроме Адольфа Гитлера.

ПЕРЕД 24-й СЦЕНОЙ

И мы поработили чужие народы,

Как мы поработили свой собственный народ.

КОММЕНТАРИИ

Переводы пьес сделаны по изданию: Bertolt Brecht, Stucke, Bande I-XII, Berlin, Auibau-Verlag, 1955-1959.

Статьи и стихи о театре даются в основном по изданию: Bertolt Brecht. Schriften zum Theater, Berlin u. Frankfurt a/M, Suhrkamp Verlag, 1957.

СТРАХ И НИЩЕТА В ТРЕТЬЕЙ ИМПЕРИИ

(Furent und Elend des III Reiches)

Сцены были написаны в 1934-1938 гг., впервые изданы в 1938 г. в Праге, но весь тираж издания пропал в связи с немецко-фашистской оккупацией Чехословакии. В первое издание входило двадцать семь сцен, во все последующие - двадцать четыре: три сцены - "Выборы", "Новое платье" и "Что помогает против газа?" - Брехт снял, а сцену "Интернационал" заменил аналогичной ей по теме сценой "Болотные солдаты". Из снятых автором сцен наибольший интерес представляла сцена "Что помогает против газа?" - диалог женщины с братом. Женщина высказывала тревогу по поводу того, что детей в школах заставляют носить противогазы. "Они все равно не помогают против газа", - замечает брат. Женщина спрашивает: "Что же тогда помогает? Брат (вполголоса). В 1917 году я был на Восточном фронте. Те, кто сидел в окопах против нас, сделали такое, что помогает. Они прогнали свое правительство. Это было единственное, что помогло, и это было сделано впервые в истории...". Брехт отказался от этой сиены, видимо, потому, что ее кульминационный пункт был разжиженным повторением финала сиены "Работодатели" (см. стр. 266).

На русский язык сцены были переведены в 1941 г. и тогда же вышли отдельным изданием. В это издание входило лишь четырнадцать сцен. Первый полный перевод был напечатан в 1956 г. в однотомнике пьес Брехта (изд-во "Искусство").

"В сценах "Страх и нищета в Третьей империи", - пишет В. Миттенцвай, Брехт показал, как фашизм вторгся во все области жизни, как он отравил и разрушил самые интимные человеческие отношения" (W. Mittenzwei, Bertolt Brecht, Berlin, 1962, S. 194). В этих двадцати четырех сценах дана панорама политико-морального состояния всех общественных слоев Третьей империи интеллигенции и мелкой буржуазии, рабочего класса и крестьянства и т. д., находящихся под гнетом кровавого террора и порождаемого им страха. В рабочих заметках, озаглавленных "Страх и нищета в Третьей империи", давая как бы обобщенный вывод из своих сцен, Брехт писал: "Германия, наша родина, стала народом, состоящим из двух миллионов шпионов и восьмидесяти миллионов подвергаемых шпионской слежке... То, что отец говорит сыну, он говорит, чтобы не быть арестованным. Священник листает свою Библию, ища слова, которые он может произнести, не будучи арестованным. Учитель подыскивает для какого-то деяния Карла Великого такую причину, которую он может преподать ученикам без того, чтобы его за это арестовали. Подписывая свидетельство о смерти, врач выбирает такую причину смерти, чтобы она не привела к его аресту. Поэт ломает голову над рифмой, за которую его нельзя было бы арестовать. И крестьянин решает не давать корма своей свинье, чтобы избежать ареста" (Архив Брехта, 42/45-46).

Сохранились представляющие немалый интерес черновики, предварительные наброски и ранние редакции некоторых сцен. В сцене "Правосудие" остались, например, неиспользованными такие заготовки: "Ловко этот еврей устроился. Лежит себе на своей красивой белой больничной койке, и моя хата с краю, ничего не знаю".

Показания штурмовиков:

"Должен же простой штурмовик иметь возможность спокойно ходить по улице! Мы хотели пойти пропустить по кружке пива и сыграть в кегли, а тут вышел этот еврей и начал всякие гадости выкрикивать. Один из нас хотел было свести дело к шутке, вот этот (выступает вперед великан), так еврей прямо с кулаками накинулся на него. Нет, не должно быть такого деспотического господства евреев на улице" (Архив Брехта, 415/42). Лишь обладая неисчерпаемым остроумием и щедрой творческой выдумкой Брехта, можно было себе позволить отказаться от таких превосходных заготовок ради строгости и сосредоточенности сюжета и лапидарности диалога!