Страх — это ключ

На обочине стояли две машины. Одна из них, открытый «шевроле» без каких-либо надписей, была полицейской машиной, на которой шериф, Доннелли и я приехали в суд. Другая, предположительно принадлежавшая судье Моллисону, — низкорамный «студебекер-хок». Он казался более быстрым, по большинство американских машин такого типа оснащено автоматическим управлением, с которым я был плохо знаком. Я не умел водить «студебекер», и потеря времени на обучение могла сыграть роковую роль. С другой стороны, я умел пользоваться автоматической коробкой передач на «шевроле». По дороге к зданию суда я сидел рядом с Шерифом, который вел машину, и не пропустил ни одного его движения.

— Забирайтесь, — кивнул я на полицейскую машину. — Быстро!

Возясь со «студебекером», я краем глаза заметил, как она открыла дверцу. Самый быстрый и эффективный способ вывести машину из строя разбить распределитель зажигания. Три или четыре секунды я пытался открыть капот, затем бросил это занятие и обратил свое внимание на ближайшее ко мне переднее колесо. Будь это бескамерная шина, а у меня в руках мой автоматический пистолет малокалиберная пуля со стальной оболочкой сделала бы в колесе лишь маленькую дырочку, которую так же легко заклеить, как и сделать. Но выпущенная из кольта нуля с мягкой головкой проделала в колесе огромную дыру, и «студебекер» тяжело осел.

Девушка уже сидела в машине. Не утруждая себя открыванием двери, я перепрыгнул через нее на сиденье водителя, бросил быстрый взгляд на приборную доску, схватил белый пластиковый пакет, лежавший на коленях у девушки, второпях немного порвал его, открывая, и вывалил его содержимое на соседнее сиденье. Ключи от машины оказались на самом верху этой кучи вещей — значит, она засунула их на самое дно пакета. Я мог побиться об заклад, что она испугана, но еще больше я мог поставить на то, что испугана она не до ужаса.

— Похоже, вы считаете это весьма умным ходом? — Я даже не посмотрел в ее сторону — запустил двигатель, нажал на кнопку автоматической коробки передач, снял машину с ручного тормоза и так газанул, что задние колеса несколько раз вхолостую прокрутились по гравию. — Попробуйте еще раз выкинуть что-нибудь подобное, и вы пожалеете об этом. Я вам это обещаю.

Вообще-то я довольно опытный водитель, но не люблю американских машин, если по дороге надо делать много поворотов, однако когда требуется ехать с большой скоростью по прямой, средние английские и европейские спортивные модели выглядят жалкими по сравнению с американскими машинами с огромными восьмицилиндровыми двигателями. «Шевроле» рванул вперед так, будто его оснастили ракетными ускорителями, — подозреваю, что на эту полицейскую машину поставили форсированный двигатель. И, когда я выпрямился и взглянул в зеркало, мы находились уже в ста ярдах от здания суда. Я увидел выбежавших на дорогу судью и шерифа, и тут мы подлетели к крутому правому повороту. Быстрый поворот рулевого колеса вправо, занос, поворот руля влево — и, набирая скорость, мы выскочили из города.

Глава 2

Ехали мы почти точно на север по узкому пыльному шоссе, немного возвышавшемуся над остальной местностью. Слева, переливчато, как изумруд, ярко блестели под палящими лучами солнца воды Мексиканского залива. Между дорогой и морем лежала полоска низкого покрытого мангровыми зарослями берега, справа — заболоченные леса, но в них росли не пальмы и пальметто, как я ожидал увидеть в этих местах, а сосны, и к тому же унылые.

Я не наслаждался ездой — гнал «шевроле», насколько хватало смелости.

У меня не было солнцезащитных очков и, хотя солнце не светило мне прямо в лицо, от ярких бликов, отражавшихся от шоссе, болели глаза. Это была открытая машина, но лобовое стекло было настолько большим и изогнутым, что даже на скорости свыше восьмидесяти миль в час набегавший поток воздуха почти не обдувал нас. В зале суда температура достигала почти ста градусов по Фаренгейту, а какая температура была здесь, на солнце, я даже представить не мог, — было жарко, как в печке, и я не наслаждался ездой.

Не наслаждалась ею и девушка. Она даже не удосужилась убрать то, что я вытряхнул из пакета, а просто сидела, сцепив руки. И ни разу не взглянула на меня — я не знал даже, какого цвета у нее глаза, — и, естественно, не разговаривала со мной. Раз или два я взглянул на нее: она сидела, уставившись прямо перед собой, губы сжаты, лицо бледное, на левой щеке горело красное пятнышко — она все еще боялась, может, даже больше, чем раньше. Очевидно, она думала о том, что может случиться с ней. Меня и самого это волновало.