Страх

Вернувшись домой, всякий вечер, всякую ночь и раннее утро он ожидал бы, что придут к нему, замолотят кулаками в дверь, так, что дверь прогнется, подпрыгнет на навесах, или нет, не застучат, а длинно, с натугой, позвонят в звонок. Они тщательно подготовятся к появлению у Кольки: встретятся с каунасской мороженщицей, с взъерошенным стариком, расспросят жильцов тех деревянных домов — домов без лавочек, зато с окнами, — они отыщут всех, кто случайно видел его со светловолосым парнем, и свидетели, чувствуя себя честными людьми, опознают Кольку, а чтобы им легче было опознавать, подозреваемому прикажут одеться в военное, одеться младшим сержантом, вынут его форму из шифоньера и заставят в неё одеться, и не сдержатся, скажут ему: подонок, — скажут подонок, и Колька вспомнит дно ямы. Те, кто арестует его, кто запрёт его в зарешеченный УАЗ, будут многое знать про Кольку, жизнь его будет у них как на ладони, они прочтут его жизнь, как книжку, и захлопнут её, как прочитанную книжку, и он удивится, какая же маленькая и неуклюжая его жизнь, а они станут перечислять и записывать в протоколы подробности его маленькой, тесной, тупиковой жизни, станут умело, как литераторы, вертеть разными деталями, помещая их в четвёртое измерение, вынимать их на свет и убирать, и заменять другими, и извлекут из ящика, выложат на полированную потрескавшуюся столешницу камень, — и судьба Кольки уплотнится единственно до камня, точно он и родился для камня.

И вот как же он жил бы, ожидая и ожидая, подчиняя свою жизнь ожиданию, делая ожидание, помеху жизни, смыслом жизни?

Впрочем, вероятен был и другой исход.

Кинув камень, Колька мог промазать, камень ударился бы в склон. Он задел бы ухо или плечо литовца, скатился бы к его туфлям. Литовец осатанел бы, вернулся бы к Кольке с камнем — и стал бы взмахивать камнем и погружать камень и горячие пальцы свои в Колькино лицо.

И этот исход Колька предпочёл бы тому, что вообразил прежде.

Нагибаясь, хватаясь за ивовые ветки со смятыми, разорванными шелковистыми листьями, за те же ветки, за какие брался его враг, Колька поднялся из ямы.

Купив вместо ликёра «Бочю» ещё стаканчик багрового вишнёвого мороженого, на десятикопеечную монетку, что завалялась в кармане, и получив сдачи четыре копейки, он отправился в часть. Попадись ему по пути парень, что уронил его в яму, Колька улыбнулся бы ему, помахал бы ему рукой.

Колька должен беречь этого парня. Ведь он — его жизнь. Любой человек может стать его жизнью. Любого человека надо беречь. Всех людей надо беречь.

— Что же это ты, товарищ младший сержант, такой помятый? — выговорил ему дежурный по КПП прапорщик. — И как тебя патрули не сцапали, дембеля бравого? Шея в земле, китель в траве, на козырьке будто мухи ночевали!

— Я, товарищ прапорщик, по земле катался, — сказал тихо Колька. — От счастья. Ведь завтра домой мне.

2006