Страх

– Лена. Елена Дмитриевна Захарова.

– Вы учитесь, Лена?

– Да. В Институте иностранных языков. – Голос у девушки окреп, видимо, она освоилась с необычностью обстановки.

– У вас много друзей?

– Конечно.

– А молодой человек у вас есть?

– Как понять?

– Знаете, когда я учился в реальном училище, это было чудовищно давно…

– Когда? – кокетливо спросила Лена.

– Знаете, один мой знакомый говорил: «Тогда, когда были деревянные рубли и кожаные полтинники».

– Не понимаю.

– А вам и не надо понимать. Так вот, возвращаюсь к годам учебы в реальном училище. У меня была барышня из Первой женской гимназии по имени Маша. А я при ней был молодым человеком. Так именовали влюбленных в те былинные времена.

Лена с интересом посмотрела на Данилова и спросила:

– А где сейчас Маша?

– Не знаю. Сначала была революция, потом Гражданская война. Да мало ли чего было потом. В общем, как писали в старых романах, жизнь их разбросала.

– И вам не жалко?

– Знаете, Лена, человеческая память устроена странно. Поначалу, после разлуки, она все время напоминает об утрате. Заставляет щемить сердце. А с годами первый роман вспоминается редко, но всегда с огромной нежностью. Впрочем, зачем я вам это говорю? Пройдет время, и вы сами испытаете это.

– Ну что ж, в вашем понимании у меня есть молодой человек…

– И это Виктор Тимохин, – перебил ее Данилов.

– Да, – растерянно сказала Лена, – а откуда вы это знаете?

– Это письмо писали вы? – Данилов достал из кармана записку.

– Да… Но откуда оно у вас?

– Вы поссорились?

– Вроде того.

– Вы собирались о чем-то предупредить Виктора?

– А что с ним? – Голос Лены задрожал.

– Лена, отвечайте на мои вопросы.

– Хотела.

– О чем?

– О Толике этом.

– Кто такой?

– Недавно появился в нашей компании. Его Гарик привел.

– Какой Гарик?

– Остроухов.

– Его адрес?

– Телефон Д 1–52–54.

– Продолжайте.

– Этот Толик ломаный какой-то, нечистый. Мы в Серебряный Бор купаться поехали, он разделся. Ужас… Гадость какая – весь в татуировках.

– Не помните в каких?

– У него, когда он перчатки снял, надпись «Толик». На груди – голые женщины, кинжалы, звезды какие-то.

– А он всегда в перчатках?

– Да. В желтых лайковых, он их снимает только тогда, когда на гитаре играет или в ресторане. Мерзавец. Проповедовал, что в блатной компании все общее. И одежда, и деньги, и женщины. У нас еще три девочки есть, так они от него в восторге. Он и ко мне лез. Но Витя не дал. Потом Толик Гарику пистолет принес.

– Какой?

– Настоящий. Вы не думайте. Виктор с ним не дружит. Он поругался с Толиком, и тот его избил. При мне. Виктор с тех пор избегает меня.

– А с другими Толик встречается?

– Да. Гарик Остроухов и Леша Минаев вместе с Виктором учатся во Внешторге, а Алик Тарасов в университете на истфаке. А Виктор…

– Лена. Вы уж крепитесь. Не знаю, как и сказать вам. – Данилов встал, заранее налил воды в стакан.

– Витю избили опять? – крикнула Лена.

– Убили его.

* * *

Той же ночью опергруппа приехала на квартиру Тимохина. Дверь была закрыта на английский замок и поддалась удивительно легко.

Данилов вошел в квартиру и все понял. Здесь побывали грабители. Валялись на полу раскиданные вещи. Шкафы с распахнутыми дверями напоминали не столь далекие годы эвакуации, под ногами трещало разбитое стекло.

До приезда родителей Виктора никто не мог сказать, что пропало в квартире.

К утру опергруппа разыскала дачу Тимохина во Внукове. Стояла она в приличном поселке, соседи были знатные композиторы. С трудом удалось разыскать понятых. Когда вскрыли ворота, увидели «победу», стоящую прямо на участке.

В ней эксперты обнаружили бурые пятна, похожие на кровь. Такие же точно были на полу, а в гостиной ковер набух и заскоруз от крови. Нашли гильзу. Теперь не оставалось сомнений, что стреляли из спортивного мелкокалиберного пистолета Марголина.

Нашли обрезанный портьерный шнур, и синий материал, в который завернули голову убитого, разыскался. Виктора убили на даче и повезли в райцентр. Наверное, хотели свалить убийство на дикие нравы сто первого километра.

За квартирами Гарика Остроухова, Алексея Минаева и Альберта Тарасова было установлено наружное наблюдение.

Телефоны поставить на подслушку не разрешили. Папа Остроухова был академиком и четырежды лауреатом Сталинской премии. Минаев-старший оказался замминистра химического машиностроения, а Тарасов занимал ответственный пост в аппарате Президиума Верховного Совета СССР. Наверняка их телефоны прослушивало вездесущее МГБ, а они никогда не делились информацией с милицией.

В Москву Данилов вернулся поздно вечером. Он вылез из машины на Пушкинской площади и пошел пешком домой. Стояла хорошая, добрая осень. Было прохладно, но дни выдались солнечные, а вечера – тихие и ясные.

Данилов через проходной двор решил пройти в Козихинский, а потом на пруды.

Во дворе играла радиола. На асфальтовом пятачке танцевали несколько пар. Сидели на лавочке степенные обитатели дома.

– Витька! – крикнул хрипловатый мужской голос. – Кончай свою джазягу. Поставь Козина.

– Сделаем, дядя Гриша.

И заиграла радиола запрещенную мелодию.

Осень, прохладное утро, —