Страга Севера

Он внаглую перестроился в правый ряд и, не дожидаясь светофора, выехал на Сретенку. У булочной остановился, чуть не уткнувшись в задний бампер «жигуленка». Не спеша вышел из машины. Старший группы выскочил навстречу.

– Заметил что-нибудь сейчас на перекрестке? – спросил Арчеладзе.

– Нет, – краснея, выдавил тот. – Мы повернули… А вы…

Арчеладзе не помнил фамилии старшего группы, да и не должен был помнить. Взял его за рукав, подвел к своей машине, ткнул пальцем:

– На, смотри.

Парень побледнел, кадык на его тонком горле двинулся, как челнок, и замер.

– Какой у тебя позывной?

– Двадцать второй…

Он не ожидал удара и потому кувырком покатился по тротуару. Арчеладзе подождал, когда старший группы встанет на четвереньки, и пнул его голову, как футбольный мяч. Парень опрокинулся на бок и снова начал подниматься…

И тут полковник понял, что если не остановится в это мгновение, то убьет его.

Прохожие шарахнулись в стороны. До ушей донеслось:

– Мафиозные разборки!..

Арчеладзе спокойно сел в свою машину и медленно поехал в отдел.

Гранату он принес в свой кабинет и положил на стол. Рука потянулась к кнопке селекторной связи с лабораторией, однако он нажал другую – вызвал помощника.

– Доложи обстановку, – сдерживаясь, попросил он.

– Воробьев задание выполнил, направляется в отдел…

– Кому Нигрей передал наблюдение за вишневым «Москвичом»? – перебил его полковник.

– Группе Локтионова.

– Немедленно свяжись, выясни, что у них…

– Есть!

– Погоди. Что на Рокотова?

– Все по-прежнему.

– Иностранца установили?

– Пока нет, работают.

– В гранатах разбираешься?

– В этой разберусь. – Помощник кивнул на гранату.

– Возьми и сам проверь, пустая она или заряженная, – приказал Арчеладзе. – Мне пока этого хватит. Только сам. Доложишь мне домой, по телефону спецсвязи. И обстановку доложишь… Я поехал домой.

– Воробьев хотел к вам, товарищ полковник.

– Пошли его на… кошкодава, – меланхолично сказал Арчеладзе. – У кого позывной «Двадцать два» из наружки?

– У группы Редутинского.

– Подготовь документы на увольнение всей группы. Профнепригодность.

– Есть.

Полковник забывчиво похлопал по карманам, затем, вспомнив, взял пистолет ПСМ из ящика стола.

– Хотя нет, погоди… Пусть еще поработают. Все, я – домой.

…А дома было пусто, пыльно и тихо. У Зямщица в пустой квартире сидел хоть кот; тут же, кроме нескольких осенних мух на кухонном окне, ни души…

Полковник принял душ, после которого обрядился в пижаму и стал готовить ужин. С женой он разошелся еще до Чернобыля, как только на подобные вещи в КГБ стали смотреть сквозь пальцы и это перестало отражаться на карьере. А после Чернобыля женщины вообще не бывали в этом доме. Полковник давно привык все делать сам, хотя на службе любил быть барином. Он, как профессиональная повариха, нарезал мерзлого мяса тонкими ломтиками, бросил в жир на сковородку и принялся чистить крупные головки лука. В его русско-украинско-мордовской крови бродили остатки грузинской крови: он любил готовить и есть острые мясные блюда. Лук был злой, ядреный и начал драть глаза, как слезоточивый газ «Черемуха». Полковник намочил под краном нож и луковицы, но на сей раз это не помогло. Слезы продолжали течь и скоро пробили влажную дорожку до верхней губы. Он ощутил их соль, бросил нож и некоторое время сидел сгорбившись на кухонной табуретке, ощущая на губах горечь. Иногда дома ему становилось особенно грустно и одиноко. Почему-то вспомнился Птицелов, который тоже был один и жил примерно так же, как полковник. Правда, в его квартире было много птиц…

Мышление, привыкшее к постоянному анализу, неожиданно соединило три судьбы разных людей в одну, и он не ощутил странности, что жизни Зямщица, Птицелова и его, полковника МБ, так похожи. Пожалуй, «мидак» лишь чуть счастливее – все-таки есть сын. Но теперь – несчастнее всех…

Золото как бы соединяло всех и одновременно становилось причиной одиночества. И суть тут не в самом металле, а в том поле, которое образовывалось вокруг него. Всякий оказавшийся в нем отчего-то испытывает это тягостное чувство…

И полускрытную жизнь, и несвободу, и сумасшествие.

Через несколько минут полковник умылся холодной водой, включил телефон спецсвязи и, не уронив ни единой слезы, напластал целую миску лука. В доме сразу запахло живым – острой мужской пищей.

«Гогия, ты памидоры любишь? Кушать – да, а так – нэт…»

Он не хотел думать о службе и, пока жарилось мясо, сервировал стол, молол кофе ручной «мельницей», убирал тряпкой воду из-под холодильника. Позвонил помощник, доложил, что граната учебная, но запал боевой. Полковник выслушал и тут же забыл об этом. Собственная жизнь и ее безопасность волновали его, но не до такой степени, чтобы думать, даже когда вытираешь пол. Вот если бы сообщили, что установлен водитель «Москвича», бросивший гранату, выявлены его связи с Комиссаром или получены разведданные из Германии положительного характера, полковник, возможно, и встрепенулся бы…