Страдания ката

– Чего? – в один голос удивились генерал с графом. – Чей племянник?

– Как чей? Фрейлины её величества всемилостивейшей государыни нашей Екатерины Алексеевны племянничек. Вот он, собственной персоной, можно сказать. Ох, и расстроится теперь тетушка. Она ведь, сказывают, души в нем не чает.

– Этого нам ещё только не хватало! – сокрушенно топнул ногой Петр Андреевич. – Эти бабы сейчас такую кадилу раздуют, что на всех вони хватит. Вот уж не повезло нам с тобою сегодня Андрей Иванович, так не повезло. Ты-то чего об этом думаешь? Как от напастья такого спасаться будем?

– Я думаю убивца надо искать, – почесал ус генерал. – Ягана баба стервозная, она нам жизни теперь точно не даст. Помнишь, когда у неё исподнее белье из огорода летней резиденции пропало, какого нам Петр Алексеевич нагоняя устроил? Помнишь, Петр Андреевич?

– Как же не помнить-то? Он меня потом, когда утихомирился малость, еще раз вызывал. "Найди, – говорит, – ради бога панталоны ихние, а со света меня эти бабы сживут. В летней резиденции второй день появиться не могу. У меня уже душу воротит от нытья их".

– А уж сейчас-то, ему точно покоя не будет. С Яганой связываться, это все одно, что голым задом в муравейник сесть. Один к одному – в точности. Ой, беда!

– Что за день такой сегодня? – кивнул головой Толстой и уныло побрел к возку. – Беда за бедой.

– А чего еще-то случилось батюшка? – пристроившись в шаг к начальнику, поинтересовался Андрей Иванович.

– В гостях вчера у князя-кесаря был. А ведь оттуда без случая какого-нибудь и без боли головной никак не уйдешь.

– Чего он все еще медведя заставляет гостей-то потчевать? – легонечко подмигнул графу Ушаков.

– Вот ведь черт, какой, – махнул рукой граф, – научил зверину на задних лапах с золотым блюдом по кругу ходить. Это, дескать, потчует он тебя. И попробуй не возьми кубка с блюда. Вон Бутурлин так не взял, что еле-еле его из медвежьих когтей вытащили. Тут уж сам понимаешь, какая беда у меня сегодня. До первых петухов вчера Бахуса славили под медвежьим присмотром. Ох, и тяжко мне сейчас. Вчера всё вроде хорошо было, а сейчас не приведи господи тебе испытать такое. Не приведи господи.

  Не успел граф прикрыть утомленные головной болью очи, усевшись на мягкое сиденье возка, а Ушаков уж солдат по соседним избам посылает. Вдруг кто чего про душегубство видел? Всякое ведь в жизни бывает. Может и на этот раз кто-то что-нибудь полезное скажет? А уж если добром никто сказать не захочет, то на этот случай умение Чернышева, как всегда пригодится.

– Надо к застенку идти, – подумал Еремей, заметив, что сержант ведет к Ушакову простоволосого мужика в рыжей рубахе. – Сейчас и мой черед настанет. Вроде ведут кого-то?

– Вот, господин генерал, – широко улыбаясь щербатым ртом, приступил к докладу сержант. – Вот он убивец-то. Сам признался. Понимаешь, оказия, какая? Получай преступника.

– Как так? – недоуменно заморгал Андрей Иванович. – Чего так скоро-то?

– А я его как спросил про офицера убитого, он сразу и признался, – радостно крутил головой сержант, предчувствуя непременную награду от генеральских щедрот. – Я ведь, как знал, в ту избу заглянул. Как знал.

– И за что же ты ирод человека жизни лишить решился? – перевел генерал подобревшие вдруг очи с веселого сержанта на хмурого мужика. – За что?

– А за то и решился, – забормотал себе под нос пойманный душегуб. – Чего он вокруг Анютки моей крутится? Сколько раз ему говорил, чтобы отстал, а он опять за свое. Вот и докрутился. А то ишь, распустит хвост и давай девку смущать. А я из-за Анютки своей любого порешу. Любого! Кем бы он ни был – всё одно на тот свет спроважу!

– Что за Анютка такая? – потер ладони генерал тоже в предвкушении какой-нибудь награды, но уже не иначе, как от царицы.

– Дочка это моя. Я за неё глотку перегрызу. Одна она у меня. Мне её замуж выдать надо да дело зятю передать.

– Какое дело-то? – перебрав в голове несколько видов возможного поощрения за быстрое раскрытие душегубства, как-то нехотя осведомился генерал.

– Пирожник я. Пироги для базара пеку. Мы все пекли. Отец мой пек, я пеку, а после меня вот только Анютка осталась. Мы и в Москве пекли, и в Нижнем Новгороде, и даже в Астрахани моих пирогов пробовали, а теперь вот в Петербург пришли. С дочкой я в прошлом месяце пришел. Нелегко мне сейчас. Здешние пирожники злые, как псы голодные. Проходу мне не дают, сволочи. А мне ведь и опереться сейчас не на кого. Только на Анютку вся надежда, а этот офицер голову ей решил закрутить. Знаю я их, офицеров этих. Знаю. Спортят девку и на войну, а мне дело передать некому. Этому же хлыщу никак дела не передашь. Никак. Я уж говорил ему, да только он слушать меня не желал. Вот я и решился. Выпил вчера в кабаке для храбрости и решился.

– Прав ты любезный насчет офицеров: пирожники из них никудышные. В крепость его! – махнул рукой Андрей Иванович сержанту и двинулся прочь от хладного офицерского трупа, к новым государственным заботам, а уж за ним и все остальные по своим делам разойтись хотели.