Страдания юного Вертера. Фауст (сборник)

Биографической загадкой, кстати, остаются и сношения самого Гёте с демоническим миром. Из истории литературы мы знаем, что приближение к этому миру, даже к самой теме, как правило, плохо кончалось для писателей. И Гофман, и Гоголь, и Лермонтов, и Булгаков не вынесли виевых чар и взгляда, сгорели рано, трагично. Гёте прожил долгую, полную и трудов, и утех жизнь, а когда пришли омывать его бренное тело, поразились полным отсутствием каких-либо следов увядания, – по Веймару поползли слухи, что в гробу лежало тело юноши, а не старца.

Впрочем, все так управилось, что оно обрело вечный покой под сенью православной церкви – благодаря великой покровительнице Гёте и его начинаний великой герцогине саксен-веймарской Марии Павловне, построившей православную церковь на кладбищенском холме прямо над склепом Гёте и Шиллера.

Однако мы отвлеклись – к поэтической стихии Гёте все это отношения уже не имеет. А именно стих Гёте, который один его язвительный современник назвал «доступной девицей с философской миной на лице», и есть залог его бессмертия. Упомянутое сравнение, конечно, не без (мефистофелевой) хромоты, но по-своему верно. В лучших вещах Гёте действительно есть это пушкинско-моцартовское соединение легкости и глубины. Его стих неотразимо обаятелен и давно разошелся в Германии на поговорки. В переводе, к сожалению, это ощущение легкости неизбежно пропадает, а с ним загадочным образом во многом пропадает и глубина. Не потому что перевод Пастернака плох, он превосходен, но потому, что такова уж природа поэтического перевода. Она не ведает совершенства, но лишь неустанное (прямо в гетевском смысле) усилие, направленное к нему. Поэтому перевод Пастернака, седьмой по счету, не может и не должен оставаться последней русской версией «Фауста».

В освоении этой вершины мировой литературы нас ждет еще немало открытий.

Юрий Архипов

Страдания юного Вертера роман

Я бережно собрал все, что удалось мне разузнать об истории бедного Вертера, предлагаю ее вашему вниманию и думаю, что вы будете мне за это признательны. Вы проникнетесь любовью и уважением к его уму и сердцу и прольете слезы над его участью.

А ты, бедняга, подпавший тому же искушению, почерпни силы в его страданиях, и пусть эта книжка будет тебе другом, если по воле судьбы или по собственной вине ты не найдешь себе друга более близкого.

Книга первая

4 мая 1771 г.

Как счастлив я, что уехал! Бесценный друг, что такое сердце человеческое? Я так люблю тебя, мы были неразлучны, а теперь расстались, и я радуюсь! Я знаю, ты простишь мне это. Ведь все прочие мои привязанности словно нарочно были созданы для того, чтобы растревожить мне душу. Бедняжка Леонора! И все-таки я тут ни при чем! Моя ли вина, что страсть росла в сердце бедной девушки, пока меня развлекали своенравные прелести ее сестрицы! И все же – совсем ли я тут неповинен? Разве не давал я пищи ее увлечению? Разве не были мне приятны столь искренние выражения чувств, над которыми мы частенько смеялись, хотя ничего смешного в них не было, разве я… Ах, да смеет ли человек судить себя! Но я постараюсь исправиться, обещаю тебе, милый мой друг, что постараюсь, и не буду, по своему обыкновению, терзать себя из-за всякой мелкой неприятности, какую преподносит нам судьба; я буду наслаждаться настоящим, а прошлое пусть останется прошлым. Конечно же, ты прав, мой милый, люди, – кто их знает, почему они так созданы, – люди страдали бы гораздо меньше, если бы не развивали в себе так усердно силу воображения, не припоминали бы без конца прошедшие неприятности, а жили бы безобидным настоящим.

Не откажи в любезности сообщить моей матери, что я добросовестно исполнил ее поручение и вскоре напишу ей об этом. Я побывал у тетки, и она оказалась вовсе не такой мегерой, какой ее у нас изображают. Это жизнерадостная женщина сангвинического нрава и добрейшей души. Я изложил ей обиды матушки по поводу задержки причитающейся нам доли наследства; тетка привела мне свои основания и доводы и назвала условия, на которых согласна выдать все и даже больше того, на что мы притязаем. Впрочем, я не хочу сейчас распространяться об этом; скажи матушке, что все уладится. Я же, милый мой, лишний раз убедился на этом пустячном деле, что недомолвки и закоренелые предубеждения больше вносят в мир смуты, чем коварство и злоба. Во всяком случае, последние встречаются гораздо реже.

А вообще живется мне здесь отлично. Одиночество – превосходное лекарство для моей души в этом райском краю, и юная пора года щедро согревает мое сердце, которому часто бывает холодно в нашем мире. Каждое дерево, каждый куст распускаются пышным цветом, и хочется быть майским жуком, чтобы плавать в море благоуханий и насыщаться ими.