Страда и праздник. Повесть о Вадиме Подбельском

Так было всего с минуту, и тотчас темные рубахи отхлынули от автомобиля, потянулись в подъезд, и Подбельский понял, что это — за ним. Значит, и патруль был их, мятежников, и эти тоже из Трехсвятительского — Бонн сказал, что в отряде Попова много матросов…

Он отпрянул от окна, почти бегом проскочил заставленное столами пространство, рванул шпингалет на раме окна в боковой стене здания — окно выходило в переулок. Выглянул: кажется, никого. Вскочил на подоконник, присел и прыгнул со второго этажа вниз…

5

Погрузить отряд латышских стрелков на два грузовика и тронуться в путь, на охрану Центральной телефонной станции, Николаеву удалось лишь в восьмом часу. Но ехали быстро — патрули своих не останавливали. Лишь в начале Мясницкой в крышу первого грузовика, где сидел Николаев, забарабанили, требуя остановиться. Из кузова спрыгнули трое, быстрым шагом направились к тротуару.

Николаев отворил дверцу, встал на подножку, сердясь и не понимая, что случилось.

На тротуаре в странном каком-то виде стоял солдат с винтовкой наперевес, а еще две винтовки висели у него на обоих плечах. Рядом с солдатом жались двое штатских. Как только стрелки приблизились, штатские вскинули руки вверх, а тот, с винтовками, что-то сказал и засмеялся. Потом засмеялись и стрелки, один махнул рукой, похоже советуя конвоиру продолжать свой путь.

— Ну что там? — нетерпеливо спросил Николаев рослого латыша, затянутого в ремни, с наганом на боку.

— Это же наш мотоциклист! Он поехал на разведку, проверить, как на станции. Мы удивились, что он идет пешком и у него столько винтовок, — губы латыша чуть заметно тронула улыбка.

— И где же его мотоцикл?

— Левые эсеры захватили. Их караул уже там, на станции. Они приказали трем своим дружинникам отвести мотоциклиста в Трехсвятительский, а он вот тут, неподалеку, выхватил у одного винтовку, направил на другого, и тот сдался. А третий — представляете? — бросил оружие и убежал без оглядки. Вот он теперь ведет своих пленников в Кремль.

Николаев покачал головой.

— Мятежники! Водевиль, настоящий водевиль! — Помолчав, он прибавил: — Сделаем так: как только остановимся у станции, сразу вынимайте из кузова пулеметы. Разговоров с караульными никаких не вести, говорить буду только я. Передайте всем!

Через несколько минут оказались на месте. Николаев чуть помедлил, ожидая, когда первый пулемет окажется на земле, потом вылез из кабины, подошел к металлической решетке, ограждавшей вход на станцию; оттуда с любопытством поглядывал на приехавших невысокий солдатик.

— Открывай! Мы из штаба Попова. Приехали вас сменить.

— Что-то рано, — возразил солдатик, но засов отодвинул, и металлический звук гулко отдался под каменным сводом. — С полчаса мы всего. Как ВЧК на Лубянке отвоевали, так и сюда…

— Приказано установить усиленный караул, — сказал Николаев и показал рукой, чтобы следом за ним катили пулеметы. — Где старший?

— Тут, рядом, — по-прежнему мирно отозвался караульный. — Все они тут, не разбрелись еще по дому.

За железными воротами под аркой входа стоял мотоцикл, и Николаев понял, что это тот, захваченный, хозяин которого преспокойно шагает сейчас в Кремль с трофейными винтовками на плечах. От этой мысли стало спокойнее, и он даже прикрикнул на человека в военной форме, вышедшего в коридор на голоса.

— Ну где вы там? Спите? Приехали вас сменить. Приказ Попова!

Встречавший вытянулся, козырнул.

— Слушаюсь! Нам на ваши автомобили погружаться?

— Еще чего! Строем пойдете. Грузовики предназначены для выполнения другого задания.

Молчаливые латыши тем временем уже вкатили два пулемета в караулку. В комнате было сильно накурено; караульные — человек десять — не реагировали на происходящее: кто стоял распоясанный, кто жевал, двое или трое разлеглись на деревянных диванах. Кроме винтовок, оружия у караула не было, и все в комнате с почтением и опаской поглядывали на ребристые стволы «максимов», угрюмо глядевшие от широко распахнутой двери.

Матрос, единственный в солдатском карауле, не вставая с дивана, мечтательно воскликнул:

— Вот это жизня! По мне… Час послужил — и смена! А что, братцы, остался еще спиртик в Трехсвятительском? Сейчас бы горло промочить, самое время!

Матроса затеребили, чтобы поторапливался, он стал искать бомбы, все приговаривал: «Да я их тут отстегнул, две… лимонки». Потом вспомнил, что отдал их кому-то из оставшихся на Лубянке, опоясался черным ремнем с кобурой, вразвалку пошел к выходу, и было видно, что спирту он уже хлебнул предостаточно.

Николаев тем временем вполголоса отдавал приказания, расставлял людей. Грузовики загнали во двор, и ворота снова закрыли. Один из пулеметов поставили в окне так, чтобы держать под прицелом вход на станцию. Три группы стрелков отправились в обход здания.