Страда и праздник. Повесть о Вадиме Подбельском

Подбельский секунду молчал. Ему вспомнилась нищенка в Столешниковом, ее худые, оборванные ребятишки. Да, тут подаянием не обойдешься, вопрос надо решать кардинально. Твердо сказал:

— Я попрошу вас, товарищи, дать проект организации питательных пунктов — сколько и чего требуется. А деньги будут ассигнованы. Хорошо, что вас интересует и декрет об управлении ведомством. Важное это дело движется быстро. Скоро декрет будет рассмотрен в Совнаркоме.

2

Теперь у него был другой автомобиль и другой пропуск в Кремль, и когда ехали булыжным взвозом от Троицких ворот, он подумал, что знает здание Судебных установлений сверху донизу, исходил и излазил от чердака до подвала вместе с монтерами, сколько раз бывал в кабинете у Бонна, а вот как проходят в зал заседаний СНК — не приметил.

В вестибюле, показав пропуск часовому, он все-таки решительно ступил на лестницу, ведущую к кабинету Ленина, надеясь, что коридор сам приведет куда надо. Но, к счастью, на площадке второго этажа встретился Горбунов, секретарь СНК, направлявшийся вверх, на третий этаж, и уж наверняка туда, куда нужно.

Прежде шапочно знакомый Горбунов узнал, протянул руку для пожатия, на ходу поздравил с первым заседанием в правительстве, наставительно заметил:

— Это хорошо, что объявились пораньше. Владимир Ильич ой как не любит, когда опаздывают!

Сравнительно небольшая комната, куда они потом пришли, ясно, была приемной — стулья вдоль стены, стол секретаря; здесь уже находилось несколько человек и изрядно накурили. Слева отворилась дверь, туда пошла женщина, вероятно, кто-то из секретарей, и Подбельский успел рассмотреть длинный зал с тоже длинным столом, с дубовой дверью в конце и сразу понял, что зал как бы соединяет приемную с кабинетом Ленина.

Теперь можно было и оглядеть собравшихся в приемной. Трое возле окна и один сидящий на стуле подальше были незнакомые, они тоже молча осматривали его, а потом взгляд сразу наткнулся на своего, на Семенова. Рядом сидел и другой член коллегии, Рябчинский; они оба были членами комиссии, готовившей проект декрета об управлении почтой и телеграфом, и отношения с ними вроде были деловыми, ровными, а вот как только стало известно, что Подбельский уже не окружной комиссар, а нарком, в отношениях пробежал холодок: Семенов и Рябчинский явно рассчитывали на приход другого человека и недвусмысленно давали это понять.

Он все же кивнул Семенову, и тот ответил; надо было, пожалуй, и заговорить, неловко так-то, но, к счастью, бодрым шагом вошел Бонч, как всегда деловитый, быстрый; от его сутулой, грузноватой фигуры в приемной сразу стало тесно.

— А, Вадим Николаевич! — загудел радостно. — Вы-то мне и нужны. — И потащил к окну, теребил бумаги в папке, протянул наконец то, что искал. — Значит, учтите: доклад самый короткий, три-четыре минуты. Но доклад, собственно, не требуется. Проект известен членам Совнаркома еще с прошлого заседания, теперь вот Владимир Ильич сам его просмотрел… познакомьтесь!

Бонч-Бруевич тотчас отвернулся, уже что-то говорил другим, тем троим у окна, а Подбельский, поискав глазами стул, опустился в уголке, взглянул на исписанные на машинке листы.

Текст был знакомый: «Декрет Совета Народных Комиссаров об организации управления почтово-телеграфным делом Советской Республики», только переписано на другой машинке, и слева от заголовка стоял штамп: «Российская Федеративная Советская Республика — Совет Народных Комиссаров — Москва, Кремль», и еще почти сразу же, со второго абзаца, в текст чьей-то быстрой рукой чернилами были внесены поправки: некоторые строки зачеркнуты, вписаны новые слова. Исправления были сделаны и на следующей странице, а на отдельном подколотом сверху листке содержалась целая вставка — тем же почерком с характерными изгибами букв.

Подбельский быстро перелистнул бумаги и заглянул в конец. Против строк «Председатель Совета Народных Комиссаров» там уже стояла подпись: «В. Ульянов (Ленин)». Ниже, без подписи еще, было написано: «Народный комиссар почт и телеграфов В. Подбельский», а дальше отмечены со своими служебными титулами Бонч-Бруевич и Горбунов. Несколько секунд, волнуясь, он вглядывался в отбитые на машинке буквы своей фамилии рядом с той, выше — Ленин, потом, как бы призывая себя к делу, быстро перелистнул бумаги, вернулся к началу.