Страда

Это жесткое, очень тяжелое условие многим казалось почти невыполнимым до тех пор, пока в 1974 году не вышло постановление Центрального Комитета КПСС и правительства о новых, невиданно крупных мерах для развития сельского хозяйства в Нечерноземной зоне России, для преобразования всего этого края. Было объявлено, что государственная казна готова наконец пролиться над ним золотым дождем. Это будет, сказал Л. И. Брежнев, «обогащением Нечерноземья» и прежде всего, конечно, его земли. До 1980 года сюда вложат в соответствии с решениями XXV съезда партии столько средств, сколько израсходовано за предыдущие пятнадцать лет, — тридцать пять миллиардов рублей. Деньги пойдут на расчистку, выравнивание, осушение и орошение земель, на прокладку дорог — ими будут связаны шестьдесят один райцентр и около полутора тысяч центральных усадеб колхозов и совхозов, на строительство больших механизированных ферм и сельских поселков, в которые переселятся из мелких деревень сто семьдесят тысяч семей.

После осушения болот, низин, пойм и превращения их в хорошие поля и луга сразу налаживается и орошение их: дождевальными установками, сетью подземных труб и иными способами.

Дела, в общем, начинаются крупные и трудные. Подпирают сроки. В нечерноземной зоне сосредоточена половина промышленных предприятий России, здесь Москва и Ленинград, здесь тысячи других больших и малых городов, где множатся заводы и фабрики, а каждый город со своим хозяйством — это насос, который качает рабочую силу из деревни. Значит, надо успеть сделать сельский труд настолько механизированным и так умно организованным, а сельскую жизнь такой привлекательной, чтобы управлялось самое малое число людей, остающихся в селе.

2

Завод и поле, город и село… Идет последний круг безостановочной гонки, длящейся уже целое столетие. Сейчас это совершенно особая гонка… Ряды сельской команды все редеют, а стоящая перед ней задача не меняется: кормить — и кормить как следует! — всю страну. Ряды заводской команды увеличиваются, но ей от этого не легче: ведь именно от нее все больше зависит, насколько успешно справится со своим делом село. Не беря людей из села, невозможно обеспечить его нужным количеством машин, удобрений, стройматериалов, горючего, а не обеспечив село нужным количеством машин, удобрений, стройматериалов, горючего — невозможно взять из него людей. Город и село уже не соперники. Они поняли, что им не обойтись друг без друга. Интересы села становятся интересами города.

А сочувствие большинства тех, кто следит за перипетиями вековой гонки, по-прежнему на стороне более слабого — села.

Это не случайно.

Сочувствовать деревне-и воспевать ее людей начали с тех пор, как бурно, на глазах, стали расти города.

В первый год двадцатого века молодой русский писатель Иван Бунин, которому предстояло стать классиком, написал пронзительную «Эпитафию» об умершей степной подгородной деревушке.

«Знойные и сухие ветры разгоняли тучи, поднимали вихри по дороге, солнце нещадно палило хлеба и травы. Подсыхали до срока тощие ржи и овсы. Было больно смотреть на них, потому что нет ничего печальнее и смиреннее тощей ржи. Как беспомощно склоняется она от горячего ветра легкими пустыми колосьями, как сиротливо шелестит! Сухая пашня сквозит между ее стеблями, видны среди них сухие васильки… И дикая серебристая лебеда, предвестница запустения и голода, заступает место тучных хлебов у старой проселочной дороги…» Люди мало-помалу стали уходить по дороге к городу, и деревня опустела. А через некоторое время здесь появляются другие. Они «длинными буравами сверлят землю», «без сожаления топчут редкую рожь, еще вырастающую кое-где без сева», ищут железную руду — «источников нового счастья». Но найдут ли? — вот о чем болело сердце писателя. «Может быть, скоро задымят здесь трубы заводов, лягут крепкие железные пути на месте старой дороги и поднимется город на месте дикой деревушки. И то, что освящало здесь старую жизнь — серый, упавший на землю крест, будет забыт всеми… Чем-то освятят новые люди свою новую жизнь? Чье благословение призовут они на свой бодрый и шумный труд?»

Чем меньше одни хотели жить земледелием, тем больше другие оплакивали это обстоятельство. Чем сильнее одни тянулись в город, тем больше достоинств в сельской жизни находили другие. Причем слова, которые слышит о себе город, с каждым годом все более суровые. Дурной воздух, теснота, шум, беготня, легкомысленные одежды и нравы, люди — оттого, что их много, — друг другу чужие, каждый занят собой… А село? Воздух чистый, дали неоглядные, тишина освежает душу, людей немного, каждый на виду у всех, их добродетели бросаются в глаза, а недостатки вроде и незаметны. Одеты скромно, говорят красиво — а какие поют песни, как играют свадьбы, водят хороводы (их давно нигде не водят, но это неважно), как понимают природу, землю, на которой трудятся, как, наконец, любят этот свой труд!