Стожары

Немцы причинили много зла опытному участку при колхозной хате-лаборатории: разрушили парники, погубили плодовые деревья.

После того как Захар Митрич вернулся из партизанского отряда обратно в Стожары, он жадно принялся за работу. Выходил с косарями на луг, выезжал на пашню, но обострившийся застарелый ревматизм все чаще заставлял его отлеживаться в постели или бродить в обгорелых подшитых валенках около дома.

Видя, как Захар Митрич томится без дела, Татьяна Родионовна предложила ему место сторожа при колхозной конторе. Старик отказался и вызвался поработать на запущенном опытном участке.

— Жить мне, Родионовна, осталось немного. Хочу напоследок к земле быть поближе. Только ты мне в помощи не отказывай.

Председательница поняла старика и выделила ему в помощь комсомолок: Лену Одинцову с подругами. В первый же год Захар Митрич принялся испытывать новые сорта хлебов, трав, овощей, выращивал саженцы плодовых деревьев и кустарников.

В колхозе кое-кто считал опыты Захара Митрича преждевременной и ненужной затеей — годы военные, людей и без того не хватает на полевые работы, но Татьяна Родионовна всячески оберегала «хозяйство Векшина», как звали в Стожарах опытный участок, и помогала ему чем могла.

Девушки оказались старательными и послушными помощницами, и старик очень привязался к ним. И вот сейчас их забирали в полевое звено…

— Под корень, значит, рубишь мое хозяйство? — с обидой говорил Векшин. — Учил девчат, пестовал, и пожалуйте — переманили…

— Захар Митрич… — попыталась перебить его Татьяна Родионовна.

— Что «Захар Митрич»! А солдаты домой вернутся… Где, спросят, былая слава колхозная, где хлеба знаменитые стожаровские, семена добрые? Что ответим? Нет, Родионовна, я по-другому хочу. Чтоб поля у нас, как океан-море, шумели, чтоб цвело все кругом, будто и лиха беда в Стожары не заглядывала…

— А я, думаешь, не желаю этого? — наконец заговорила Татьяна Родионовна. — Ты вот в партизанах был, Захар Митрич, понимать должен. На войне ведь как? Где главный бой завтра, туда и все силы. А у нас сейчас поле да хлеб — главнее главного. Да не сам ли ты совет подал Катерине — Старую Пустошь поднять…

— Это верно, — согласился старик, — была и моя подсказка.

— Видишь вот… кого же на передовую линию выдвигать, как не комсомолок!

— А у меня, значит, тыловая линия?

— Нам, Захар Митрич, и твое хозяйство дорого. Без помощников мы тебя не оставим.

— Не утешай, председатель, знаю я свои резервы. Два деда вроде меня да бабка Манефа глухая.

— Да, Захар Митрич! — вспомнила вдруг Татьяна Родионовна. — Отменные есть помощники. Сами до работы рвутся. — И она обернулась к Саньке и Маше: — Вы как, ребята, согласны с дедом Захаром компанию водить?

Не успели озадаченные Маша и Санька ответить, как дед Векшин тяжело повернулся на стуле и в упор посмотрел на мальчика.

— Мальчишек к себе принять?! Пусти козла в огород, как говорят… Да они… они ж у меня прошлым летом семенные огурцы обобрали. А третьего дня камнем запустили в парник, стекла побили…

И хотя Санька ничего не знал ни про огурцы, ни про стекла, но он не выдержал упорного взгляда старика, вспыхнул и подался в сторону.

— Дедушка, — вмешалась Маша, — Саня тут ни при чем.

Захар Митрич уныло махнул рукой и поднялся:

— И не сватай ты меня с ними, Родионовна. Не будет у нас мира. Лучше бабку Манефу присылай на подмогу да дедов каких-нибудь отставных.

— Ничего, ничего, Захар Митрич! Стерпится-слюбится, — успокоила его Татьяна Родионовна. — Ты их построже держи. Ребятам это только на пользу пойдет. А помощники они тебе верные будут.

Санька с Машей вышли из конторы. Последние островки снега дотаивали на крышах, и частая капель продолбила в снегу около изб глубокие, темные, точно отбитые по линейке, канавки. Куры уже копались на завалинках, а облезлые петухи воинственно прочищали горло и хлопали крыльями. Небо над Стожарами словно расширилось, стало голубым, высоким и неоглядным.

— Ну вот, поговорили! — с досадой бросил Санька.

— А может, это и к лучшему, — примирение сказала Маша. — В бригаду нас все равно не запишут. Соберем пионеров побольше — да к деду Векшину. Сами землю копать будем, сами сеять. Опыты разные заведем. Правда, Саня? «Хозяйство Векшина» — оно ведь тоже важное.

— Куда важнее, — хмыкнул Санька. — Лук репчатый выращивать, морковку с мышиный хвост, прочую там петрушку… Очень интересно!

Он был недоволен. Серьезного разговора с Татьяной Родионовной так и не получилось. И во всем виновата Маша. Надо было твердо стоять на своем, а она при первом же упоминании о «хозяйстве Векшина» развесила уши и обо всем забыла.

— Векшин вас и к грядкам близко не подпустит. Он же над каждой травкой дрожит.

— Кого это «вас»? — приостановилась Маша. — А ты, Саня, разве не с нами?

— Нет уж, освободи… Мы что-нибудь другое поищем, — усмехнулся Санька и, разбежавшись, перемахнул через широкую бурлящую промоину и зашагал к дому.

Глава 5. БЫСТРОТА И НАТИСК

Утром, по пути в школу, Санька приметил, что верховая вода у моста сильно поднялась и ветер из-за синей гряды елового бора дул теплый и сильный.