Стоунхендж

Яра со страхом смотрела на калику. Откуда тот знает ее родню? Но калика уже забыл о ней, погруженный в тяжелые думы. Томас тоже не заметил оговорки калики, а она, подарила Томасу надменный взгляд, словно вытерла о него ноги.

Зверюка, подумал он мстительно. Только звери хранят молодость до старости. У его отца была гончая, которая от своего праправнука дала лучший помет во всей Британии, всю округу снабдила охотничьими псами! А людям Господь велит стариться быстро, чтобы добрых побыстрее взять к себе, а злых тут же ввергнуть в адское пламя...

Они вышли из леса к крохотной веси, купили коня для Томаса. К вечеру вошли в Чернигов. Олег отыскал постоялый двор, устроил Томаса и Яру, сам исчез, вернулся уже к ночи, в поводу вел троих коней.

— Одного в запас, — сказал он хмуро. — Раз уж с нами женщина, то будет очень много тряпок, барахла...

Яра ответила слабой улыбкой. Похоже, устала настолько, что не было сил огрызаться. Томас пристально оглядел ее с головы до ног.

— На Востоке женщина вообще должна идти пешком вслед за конем. В этом сарацины правы... И поят у колодцев сперва коней, потом женщин.

— А потом мужчин? — спросила она тихо, но достаточно ядовито.

— Сперва благородных, — объяснил Томас высокомерно, — потом неблагородных, потом коней...

— И как ваш бог отличает благородных от неблагородных? — спросила она еще ядовитей. — Знатных и незнатных? Если мы все его дети?

Томас заметил, что калика спрятал усмешку.

— Ну, — сказал он с осторожностью, чувствуя, что вступает на скользкую почву богословия, — если он различает красивых и... гм... умных, то и знатность не должна ускользать от всевидящего Божьего ока. Впрочем, не наше дело подавать сэру Богу советы. У него для этого есть херувимы, серафимы, иблисы... или не иблисы?... И другие знатные ангелы!

Томас выбрал себе крупного жеребца, оглядел других. Что-то высчитывал, морщил лоб. Неожиданно обратился к Яре:

— Ты когда-нибудь ездила на коне?

— Нет.

— Гм... Тогда бери вот этого коня. Говорят, на нем тоже никто никогда не ездил. Так будет по-честному.

Остановившись у богатой лавки, купили седла. Олег удивился, почему так дорого, хозяин с виноватой улыбкой объяснил, что он на самом деле не купец, а старший княжеский сын из Артании. Вынужден скрываться здесь, потому что младшие братья хотят его убить, чтобы захватить престол после отцовской смерти. Вот он и копит деньги, чтобы нанять варягов для охраны. Калика кивал, но торговался, сбил цену вдвое, но седла в самом деле были стоящие.

— И здесь у вас драки за трон, — посочувствовал Томас калике.

— Где их нет, — согласился Олег, — только насчет княжества брешет, как попова собака! Он боярского, а не княжеского рода. Это, конечно, не простолюдин, он владеет землями, угодьями, многими селами и богатствами, кораблями, но не может держать большого войска, у него нет своего прапора, а только прапорец.

— Сэр калика!.. Ты, кроме седла, ни о чем с ним не общался!

— А зачем? — голос Олега был хладнокровным. — Его зовут Бранко.

— Я слышал. Ну и что?

— По имени видно.

— Как?

— В именах своя иерархия. Есть сеньоры, есть короли, есть купцы, а есть и простолюдины. Ни один смерд, по-вашему — йомен, не станет именовать себя Браньком, Звеньком, — язык вырвут. Но и простому боярину, хоть и очень знатному и богатому, нельзя брать для своего отпрыска княжеское имя вроде Владимира, Брячислава, Ярослава, Будислава... Земли отберут, жен и коров лишат, в черные холопья загонят. Словом, на Руси по одному имени можно сказать очень многое. Откуда человек, каков он, кто он. А если у него еще и прозвище, то тогда вовсе ложись и помирай. От прозвища не открестишься, не отплюешься, прилипнет навеки, с тобой и в могилу уйдет, а на Страшном Суде его выкрикнут, а имя забудут...

Томас задумчиво почесал лоб.

— Как у вас все сложно... А у нас и король — Джон, и простолюдин — Джон. Гм, а то еще и соседский пес!

Глава 11

Снова над головами вместо синего неба проплывала многоэтажная зелень веток. Наверху скреблось, сухо стучали коготки белок, куниц, на головы сыпались чешуйки древесной коры. Воздух был не влажный, как на море, но и не обжигающе сухой, как в степи, грудь дышала легко, без усилий приподнимала тяжелые латы, раздвигала пластины доспеха.

Деревья обступили приземистые, с растопыренными толстыми ветвями. Протоптанная дорога почтительно обходила могучих исполинов, самые древние могли видеть еще Славена или Вандала, а то и Скифа...

Нет, напомнил себе Олег с горечью. Слишком много веков прошло. Не осталось тех деревьев, что помнят Секифа, Агафирса, Гелона... Рассыпались от старости даже внуки тех дубов, что в молодости видели скачущего по этим местам Колоксая...

И только горы, уже изрядно постаревшие, еще могут вспомнить троих диких невров, что однажды вышли из Леса! И которые изменили мир.

Томас любовно потрепал коня по шее.

— Крепкие кони в этом королевстве! Как, говоришь, называется?

— Все равно не запомнишь, — буркнул Олег, недовольный, что выдернули из глубоких воспоминаний. — Что за память у тебя? Видать, часто по голове били. И крепко.