Сторожевые башни

Рентелл с удовольствием публично оспорил бы полномочия Совета по некоторым формальным вопросам, не имеющим отношения непосредственно к нему самому, – например, по поводу законности постановления, запрещающего собрания на улицах, но даже сама мысль о суете, неминуемой при сборе сторонников, чрезвычайно угнетала его. Хотя никто из жителей города не выступал против Совета, однако большинство несомненно испытало бы тайную радость, узнав о его падении; к сожалению, для создания оппозиции не было подходящего центра. В случае с Рентеллом дело было даже не столько во всеобщем страхе перед Советом и его возможным контактом со сторожевыми башнями – просто вообще кто-либо вряд ли стал бы защищать права Рентелла, в частности – на неприкосновенность его личной жизни.

Как ни странно, но сама миссис Осмонд, казалось, даже не подозревала о том, что происходит в городе. Когда Рентелл зашел навестить ее во второй половине дня, она сделала уборку и находилась в прекрасном расположении духа.

– Чарлз, что с тобой? – упрекнула она, когда он тяжело опустился в кресло. – Ты серьезен, как курица на яйцах.

– Что-то я устал сегодня. Вероятно, из-за жары. – Когда она села на подлокотник кресла, он вяло положил руку на ее бедро, словно пытаясь этим жестом помочь себе. – Похоже, в последнее время Совет стал для меня навязчивой идеей. Я чувствую какую-то неуверенность, надо бы выбраться из этого…

Миссис Осмонд погладила его по голове:

– Единственное, что тебе надо, Чарлз, так это немного материнской любви. Ты ведь так одинок в своей гостинице, среди старичья. Почему бы тебе не снять дом на нашей улице? Я бы тогда могла присматривать за тобой.

Рентелл насмешливо взглянул на нее.

– А может быть, я перееду прямо к тебе? – спросил он, но миссис Осмонд презрительно фыркнула и отошла к окну.

Она взглянула на ближайшую башню.

– О чем, по-твоему, они там думают?

Рентелл небрежно щелкнул пальцами:

– Возможно, они не думают ни о чем. Иногда мне кажется, что там вообще никого нет, а эти движения за стеклами – просто оптические иллюзии. Хотя окна как будто открываются, никто никогда не видел ни одного обитателя. Так что башни могут быть просто-напросто заброшенным зоопарком.

Миссис Осмонд посмотрела на него с горестным изумлением:

– Что за странные метафоры ты выбираешь, Чарлз. Я часто удивляюсь, почему ты не такой, как все, – я бы, например, ни за что не осмелилась сказать то, что говоришь ты. В том случае, если…– Она замолчала, невольно бросив взгляд на сторожевую башню.

Рентелл лениво спросил:

– В каком «том случае»?

– Ну, когда…– раздраженно начала она снова. – Перестань, Чарлз, неужто тебе никогда не становится страшно при мысли об этих башнях, нависающих над нами?

Рентелл медленно повернул голову и взглянул в окно. Однажды он попытался сосчитать сторожевые башни, но сбился и бросил.

– Да, я боюсь их, как Хэнсон, как старики в гостинице, как и все в городе. Но вовсе не так, как мальчишки в школе боятся меня, учителя.

Миссис Осмонд кивнула, неверно истолковав его последнее замечание.

– Дети очень восприимчивы, Чарлз, они чувствуют, что тебе нет до них никакого дела. К сожалению, они еще малы и не понимают, что же происходит в городе.

Она поежилась, закутываясь в кофту:

– Ты знаешь, в те дни, когда они там в башнях за окнами суетятся, я вся разбитая, это ужасно. Я чувствую такую апатию, не в состоянии ничего делать, просто сижу и тупо смотрю в стену. Возможно, я более восприимчива к их… их излучению, чем большинство людей.

Рентелл улыбнулся:

– Возможно. Не позволяй, однако, чтобы они портили тебе настроение. Когда они в следующий раз начнут там возиться, попробуй не поддаваться: надень карнавальную шляпу и потанцуй.

– Что? Господи, Чарлз, ну почему ты всегда иронизируешь?

– Я говорю сейчас совершенно серьезно. Неужели ты веришь всем этим слухам о башнях?

Миссис Осмонд печально покачала головой:

– Переменишься ли ты когда-нибудь… Ты уже уходишь?

Рентелл помедлил у окна.

– Пойду домой, отдохну. Кстати, ты знакома с Виктором Бордменом?

– Когда-то была. А почему ты спрашиваешь?

– Сад рядом с кинотеатром около автомобильной стоянки принадлежит ему?

– Кажется, да. – Миссис Осмонд засмеялась. – Ты решил заняться садоводством?

– В некотором роде. – Помахав на прощанье, Рентелл вышел.

Он решил начать с доктора Клифтона, живущего этажом ниже, прямо под ним. Клифтон был хирургом, но служебные обязанности отнимали у него не более часа в день – в городе болели и умирали редко. Однако доктор, несмотря на опасность утонуть в болоте провинциальной скуки, оказался человеком достаточно деятельным и обзавелся хобби. В комнате он устроил небольшой вольер, где держал дюжину канареек, с которыми проводил почти все свободное время. Его суховатая манера была неприятна Рентеллу, но он уважал доктора за то, что тот не поддался апатии, подобно всем окружающим.

Клифтон внимательно выслушал его.

– Я согласен с вами: что-то в этом роде сделать необходимо. Мысль хорошая, Рентелл, и, реализовав ее соответствующим образом, можно действительно встряхнуть людей.