Сторож брату своему

Нуалу быстро заговорил по-лаонски, Иорвет спокойно, с мягкой улыбкой переводил:

– Братец говорит, что к нему в Младшем дворце пристает человечка.

– Невольница? – поинтересовался котяра.

– Да, Хафс.

– И чего ей надо?

Иорвет перевел вопрос, и Нуалу взорвался возмущенными фырканьями.

– Она хочет затащить его в постель. А Нуалу не хочет с ней ложиться. Теперь человечка угрожает, что, если он с ней не ляжет, она скажет евнуху, что Нуалу к ней приставал.

– Плоо-охо дело, – протянул джинн. – За такое дружка твоего выбьют, как ковер по весне. И никто его лаонское мяуканье слушать не будет – выдерут, забьют в колодки и в яму посадят. Она ж небось правоверная, эта баба…

– Да, – усмехнулся Иорвет. – Она сумеет привести четырех свидетелей, я не сомневаюсь.

– Имя? – коротко мявкнул джинн.

Иорвет молча показал подбородком на листок бумаги.

Серый кот развернул его лапами, прочел, кивнул, фыркнул на бумажку – и та вспыхнула ярким пламенем.

Забив лапой тлеющий серый пепел, Хафс поинтересовался:

– Ну а мне-то что нужно сделать?

– Ты наверняка знаешь про нее некие вещи, о которых не должен знать никто, – тонко улыбнулся сумеречник.

Кот в ответ захихикал, шевеля ушками:

– Про Будур-то… Хи-хи… Да уж знаю, знаю…

– Ну вот. Напиши безымянный донос евнуху. Пусть выбьют как ковер ее, а не Нуалу.

– А что б тебе самому не написать такое письмо, а, Иорвет? – мрачно поинтересовался джинн.

– Я не могу, – усмехнулся лаонец. – Разве ты забыл, о Хафс? Я не то что писать – говорить на ашшари не должен! А вдруг кто узнает? Не хочу, чтобы меня распяли на мосту…

Кот отмахнулся серой лапищей – да ладно, мол, тебе. И строго заметил:

– А джинн, по-твоему, должен писать письма? А вдруг кто узнает?

В ответ Иорвет рассмеялся:

– Даже если узнает – не поверит! Ты, верно, не слышал, Хафс, но у ашшаритов в последнее время немодно верить в джиннов!

– Как это?! – строго мявкнул кот.

– А вот так! – продолжал веселиться Иорвет. – Я подслушал разговор двух богословов, возвращавшихся из мечети, и они говорили, что согласно учению мутазилитов джиннов – нету!..

– Так-таки и нету? – фыркнул кот.

– Нету! – вытирая рукавом слезы, покивал сумеречник.

Джинн зевнул, показав острые изогнутые клыки, и согласно махнул лапой – ладно, мол, убедил.

Иорвет поклонился и сказал:

– Назови свою цену, о джинн.

Кот отчеканил:

– Анонимка – пятнадцать динаров. Деньги вперед.

Нуалу молча поклонился и вынул из рукава увесистый сверток.

Джинн одобрительно покосился на пестрый платок, в котором лежало отвешенное золото, и довольно вздохнул:

– Ладно, давайте сюда бумагу и калам…

Иорвет быстро выставил перед котом ящик с письменными принадлежностями.

– У писцов небось сперли? – небрежно поинтересовался Хафс, раскатывая тонкую бумагу.

Лаонцы пофыркали – а то у кого же еще…

Кот, сопя и шевеля усами, зажал калам в лапе и принялся выводить букву за буквой.

– Каллиграа-афия… – довольно пробормотал он, завершив строчку с адресом-унваном.

Нуалу промурлыкал что-то по-лаонски.

Иорвет перевел:

– Братец спрашивает, зачем тебе деньги, о Хафс?

Кот вскинулся:

– Как это зачем?

– Ты же все равно живешь во дворце на всем готовом!

– Я коплю на дом в квартале аз-Зубейдийа, – отрезал джинн. – Там сейчас участки под застройку по дешевке продают. Построю дом, куплю козу, пару невольниц – и заживу как человек.

– Человек? Ты же кот!

– Правоверные джинны имеют право ходить в облике человека, – строго взглянул на собеседника Хафс. – А я собираюсь принять веру Али.

– Вот оно что, – усмехнулся Иорвет.

Кот продолжил старательно водить каламом, сопя, полизывая уставшую лапу и возя по полу хвостом.

Вдруг из соседних комнат донеслись крики и звуки шагов:

– Эй, Фаик! А в Тиковой комнате смотрели?

Лаонцы быстро переглянулись.

– Валите отсюда, – добродушно фыркнул джинн. – А то обоих выдерут за кражу ларца с бумагой, чернилами и каламом.

Приближающемуся Фаику ответил незнакомый голос:

– Да кому нужна эта Тиковая комната!

Шаркающие шаги звучали все громче.

– Подумаешь, связку бумаги сперли! Небось вынесли уже в город, кто ж будет сидеть на краденом!

Лаонцы поклонились коту и бесшумными тенями выскользнули в сад.

Раздвижная дверь отъехала с громким стуком. Переступивший порог евнух несколько мгновений созерцал открывшееся его взгляду: голая комната, доски у стены, на полу горящая лампа, а рядом с лампой здоровенный серый котяра с каламом в лапе. Между двумя огромными, вытянутыми в стороны лапищами лежал исписанный лист бумаги.

Евнух застыл с разинутым ртом.

Кот взмахнул каламом и рявкнул:

– Чего уставился?! Кошечку никогда не видел?!

Евнух дико заорал:

– Джинны! Помогите! Джинны!!!

И с воплями выбежал из комнаты.

Обратно в Тиковый покой он вернулся уже в компании упомянутого Фаика – здоровенного евнуха, за объем лицевой части прозванного Кругломордым. На полу рядом с потухшей лампой стоял резной ларец с письменными принадлежностями. А рядом лежал исписанный лист дорогой бумаги-киртас.

– Ну и где джинны, о сын падшей женщины?! – гаркнул Фаик и с размаху треснул подчиненного палкой. – Ну-ка дыхни!

Тот послушно выдохнул.