– Ну, могу их рассказать.
– Как жонглер?[14]
– А кто такой жонглер?
– Ну, человек, который ходит по разным городам и рассказывает истории. Еще таких людей называют менестрелями.
– Впервые слышу о таких людях, – искренне удивился Джек.
– Во Франции их полным-полно. Когда я была маленькой, отец брал меня с собой за моря. Мне очень нравились менестрели.
– А что они делают? Просто стоят посреди улицы и говорят?
– Всяко бывает. Они приходят во дворцы знатных лордов в дни праздников, выступают на рынках и ярмарках, развлекают паломников возле церквей... Некоторые бароны иногда даже заводят своих собственных менестрелей.
Джеку в голову пришла мысль, что он не просто разговаривает с ней, а ведет беседу на такую тему, на которую не смог бы говорить ни с одной другой девушкой Кингсбриджа. Он да Алина были единственными в городе людьми – если, конечно, не считать его матери, – которые знали о французских романтических поэмах. У них был общий интерес! Эта мысль так его взволновала, что он забыл, о чем шла речь, и почувствовал себя смущенным и глупым.
К счастью, Алина продолжала:
– Обычно во время выступлений менестрель подыгрывает себе на струнах. Когда он рассказывает о битвах, он играет быстро и громко, когда говорит о влюбленных, мелодия становится медленной и нежной, а когда о чем-нибудь забавном – порывистой и веселой.
Эта идея понравилась Джеку: музыкальное сопровождение, должно быть, делает восприятие поэмы значительно глубже.
– Я бы тоже хотел научиться играть на струнах, – вздохнул он.
– А ты правда умеешь рассказывать поэмы? – недоверчиво спросила Алина.
Джек с трудом верил, что она действительно проявляет к нему интерес и даже задает вопросы о нем самом! А оживленное ее лицо казалось еще прелестнее.
– Меня научила моя мать, – сказал он. – Когда-то мы жили с ней в лесу, в полном одиночестве. И она все время рассказывала мне эти истории.
– Но как же ты смог их запомнить? Ведь некоторые из них такие длинные, что нескольких дней не хватит рассказать их.
– Не знаю. Это как дорога в лесу. Ведь ты же не запоминаешь каждый кустик, а просто идешь от какого-то одного места до другого. – Он вновь заглянул в ее книгу и чему-то страшно удивился. Сев рядом с Алиной на траву, Джек посмотрел на текст более внимательно. – Это совсем другие стихи, – задумчиво проговорил он.
– То есть? – Она явно не понимала, что он имел в виду.
– Эти рифмы лучше. В «Песне о Роланде» слово «меч» рифмуется со словами «конь», или «потеря», или «держава». В твоей же книге «меч» рифмуется со словами «сечь», или «с плеч», или «лечь». Здесь совершенно другой способ стихосложения. Эти рифмы лучше, гораздо лучше. Они просто великолепны!
– А не мог бы ты... – Алина замялась. – Не мог бы рассказать мне кусочек из «Песни о Роланде»?
Джек немного отодвинулся, чтобы лучше видеть ее. От пристального взгляда Алины и жгучего интереса, горевшего в ее волшебных глазах, у него перехватило дыхание. Страшно волнуясь, он сглотнул слюну и начал:
Король французский Карл Великий
В Испании долгих семь лет воевал.
Долины и горы ему покорились,
В прах рассыпались пред ним бастионы,
Градов цветущих рушились стены,
И лишь Сарагоса в горах Иберийских
Гордой главы своей не склонила.
Правитель ее – славный царь мавританский,
Что Аполлону, эллинскому богу,
Жертвы приносит, а служит Аллаху.
А имя его – Марцелл Сарацин.
Джек сделал паузу, и Алина восторженно закричала:
– Ты знаешь! Ты действительно умеешь их рассказывать! Ну прямо как менестрель!
– Так ты теперь видишь, что я имел в виду, говоря про рифмы в твоей книге?
– Да, но эта поэма мне все равно нравится. – Ее глаза сверкали от восхищения. – А расскажи еще...
Джек почувствовал такой прилив счастья, что у него даже затряслись колени.
– Ну... если тебе хочется, – чуть слышно пробормотал он и, посмотрев ей в глаза, начал следующий стих.
II
В день летнего солнцестояния жители Кингсбриджа отмечали веселый праздник Середины Лета, который начинался с игры, называвшейся «ответь-мне-хлеб». Как и многие другие игры, она была связана со старинными поверьями, что заставляло Филипа чувствовать себя немного неловко. Однако, если бы он попытался отменить все уходящие в язычество обряды, ему пришлось бы запретить половину народных традиций, а это было вряд ли возможно, так что к таким вещам он относился со сдержанной терпимостью.
На лужайке в западной части монастыря монахи установили столы, и помощники повара уже тащили к ним дымящиеся котелки. Поскольку хозяином Кингсбриджа являлся приор, то по большим праздникам он устраивал угощение для всех жителей города. Организовывая подобные застолья, Филип старался быть щедрым в еде и скупым в питье, поэтому гостям подали лишь слабое пиво и ни капли вина. Тем не менее в Кинге-бридже жили пять-шесть неисправимых пьяниц, которые каждый праздник умудрялись напиться до бесчувствия.