Столпы вечности

Капитан Вооз, продолжавший держать под мышкой груз топливных элементов, сделал один шаг вперед и вырвал оружие, после чего хватил прикладом о стену с такой силой, что аккумулятор пистолета вылетел наружу, и отшвырнул батарейку ногой, наблюдая, как, в панике озираясь, пятится грабитель. Переулок оканчивался тупиком и, вероятно, был проложен как раз для нужд воров.

— Мы не хотели тебя убивать, кораблеводец, — быстро взмолился грабитель. — Мы бы только забрали твои стержни.

— Лжешь. Ты стрелял на поражение.

— А ты глянь, что с моим другом!..

Заговаривать зубы Воозу было бесполезно. Он сгреб вора за воротник тоги и поставил на колени. Потом, продолжая орудовать только одной рукой, взял того за горло.

Когда Вооз принялся душить грабителя, лицо того вдруг изменилось. Ужас уступил место сонномечтательной хитрости; вор воззрился на Вооза.

— Ты меня убьешь?.. — задыхаясь, выдавил он.

Вооз покосился на продолжавшего стонать паралитика под ногами. Внезапно он увидел себя со стороны, и увиденное ему не понравилось. Он отпустил вора. Тот осел на землю с видом одновременно облегченным, разочарованным и нервным.

На лице же Вооза ничего не отразилось. Он задом выбрался из переулка, развернулся и пошел обратно к торговой улице.

Он вернулся на космодром. На плоской площадке, охватывающей три квадратных мили, было припарковано несколько десятков кораблей. Казалось, что в слабой дымке они едва заметно дрейфуют. Некоторые, стреловидных очертаний, и вправду были готовы стартовать в любой миг, но дизайн большинства не предусматривал постоянной готовности к отлету с парковки, так как это повышало расход топлива и требовало специфической конструкции корпусов.

Спускались сумерки. Солнце стояло уже низко, на противоположном участке небосвода возникли первые звезды. Над головой наблюдалась обычная картина. В этой системе процессы планетообразования протекали таким образом, что планета Гондора представляла собой, по существу, огромный спутник газового гиганта. Тот бледно маячил в жизнерадостных небесах; кольца просматривались четче.

Космодром был сооружен на плато. Отсюда город и его окрестности казались масштабной моделью. Капитан Вооз замедлил шаг и взглянул туда. Интересно, почему почти на всех заселенных человеком мирах его настигало неизменное ощущение упадка и скорого конца Вселенной? Вселенной, которая изнашивается, теряет жизненные силы, вступает в теплую осень. Неужели Вселенная действительно приближается к своему концу, обреченная истаять в огне мирового разума? Или это лишь ощущение, внушаемое человеческим обществом?

Он напомнил себе, что такое впечатление и не может быть иначе как полностью субъективным, ибо продиктовано его собственными эмоциями. Подобные мысли возникали у многих, в том числе и в пору ранней юности человечества; он знал это по работам философов и историков, живших еще до возникновения машинной цивилизации — Плутарха, Лукреция, Марка Аврелия. Несомненно, им тоже доводилось (по причинам, ныне кажущимся тривиальными) мнить мир идущим к упадку, и наверняка они так же стояли на холме, как ныне Вооз, проникаясь вездесущей, словно бы источаемой самими звездами меланхолией.

Капитан Вооз предавался таким размышлениям сразу после того, как убил одного человека и с трудом удержался от убийства второго; это кое-что говорило о складе его ума. Нельзя сказать, что он был бессердечен и безжалостен; напротив, он придерживался строгого морального кодекса философов-столпников. Однако в сравнении с тем, что он познал, эта стычка попросту не имела никакого значения. Двое выступили против него, он их проучил. И это было всё.

Он ступил на ленту эскалатора и стал подниматься к люку. Пройдя на борт, он первым делом направился в машинный отсек, проверил топливные элементы, измерил их активность (ключевой для равномерной работы двигателя параметр) и взял пробу носителя специфической энергии, которая одна могла послать корабль в путешествие быстрее света. Наконец он загнал стержни в пустые индукционные трубки (при посадке там оставалось менее дюйма от каждого).

Прошел в главную каюту и приготовил себе простую трапезу из специальных блюд. Он чувствовал себя дома. Его окружали металл, процессоры, адпланты и передатчики. Он был как эмбрион в корабельной утробе. Кораблю теперь больше не нужно защищать его издалека; ушел страх удаления, разрыва узконаправленного луча. Эманации корабля регулировали работу нервной системы и органов чувств, тщательно отводили любую угрозу — и происходило это посредством постоянного излучения сигналов, пронизывающих сам воздух вокруг.

Его корабль; его трагедия, его спасение, его надежда. Корабль протягивал к нему лучи, словно нежные руки, и заботился о нем, пока он оставался в зоне покрытия. Корабль обеспечивал невероятную силу и неуязвимость ко многим видам оружия. Стоит отдалиться на десять миль, как эффективность покрытия начнет спадать, и ему сделается плохо. На расстоянии пятнадцати миль он умрет в жуткой агонии, воспроизводящей ту, какая ему хорошо помнилась.