Все случилось очень и очень быстро; когда его записали в книгу, Эбрима так и не понял, радоваться ему или огорчаться. Барни не поздравил его с освобождением, Карлос же нисколько не походил на человека, который облагодетельствовал ближнего своего. Да, с Эбримой теперь надлежало обращаться как со свободным, но была ли эта свобода настоящей?
Свободен он или нет?
Он не знал ответа.
Глава 5
Свадьба Марджери откладывалась.
После падения Кале все ждали французского вторжения в Англию, и от Барта Ширинга потребовали собрать и вооружить сотню человек и разместить их в гавани Кума. Со свадьбой следовало повременить.
Для Неда Уилларда эта заминка означала возрождение надежд.
По всей стране города наподобие Кингсбриджа поспешно чинили стены, а графы укрепляли собственные замки. На обращенные к морю стены укреплений вытаскивали старинные пушки, а местной знати недвусмысленно разъяснили, что от нее ждут исполнения долга и защиты населения от кровожадных французов.
Молва винила в происходящем королеву Марию Тюдор. Это все ее вина, говорили люди, потому что она вышла замуж за короля Испании. Если бы не дон Фелипе, Кале по-прежнему оставался бы английским, ибо Англии не пришлось бы воевать с Францией, и никому не понадобилось бы чинить стены и направлять пушки в сторону моря.
Нед тихо радовался. Пока Барт и Марджери не поженились, может случиться что угодно: скажем, Барт передумает, или его убьют в сражении, или он умрет от лихорадки, терзавшей страну…
Марджери – его женщина, это Нед знал наверняка. Конечно, на свете полным-полно пригожих девиц, но ни одна из них не сравнится с Марджери. Юноша, спроси его кто-нибудь, вряд ли ответил бы, почему он так в этом уверен. Он просто знал, что Марджери – это Марджери, такова истина, вечная и неизменная, как собор.
Ее помолвку он воспринимал как досадную помеху, вовсе не как крушение надежд.
Барт со своими людьми собирался отправиться из Кингсбриджа в Кум по реке в субботу накануне Страстной недели. Тем утром у воды собралась многолюдная толпа, чтобы проводить и подбодрить солдат. Нед присоединился к провожающим с иной целью – он хотел удостовериться, что Барт действительно уплыл.
Было прохладно, однако светило солнце, и набережная выглядела празднично. Ниже моста Мерфина виднелись лодки, большие и малые, стоявшие на приколе по обеим берегам реки и у острова Прокаженных. Дальний берег, где лежало селение Лаверсфилд, усеивали амбары и мастерские, словно пытавшиеся потеснить друг друга. От Кингсбриджа река становилась судоходной, и суда с небольшой осадкой доходили до самого побережья. Потому-то Кингсбридж долгое время был одним из главных торговых городов Англии, а потом сделался ярмаркой, куда народ стекался со всей Европы.
Крупное судно швартовалось к ближнему берегу, как раз когда Нед приблизился к Мясницкому причалу. Должно быть, на этой вот посудине Барт и его солдаты поплывут к Куму. Двадцать гребцов наваливались на весла, выгребая против течения, ветер наполнял единственный парус. Потом гребцы опустили весла, отдыхая, а другие люди на палубе взялись за шесты, подталкивая судно к пристани. Вниз по реке двигаться будет куда легче, даже с сотней солдат на борту.
Фицджеральды, разумеется, не могли не проводить человека, которому предстояло стать их зятем. Сэр Реджинальд и Ролло вышагивали по главной городской улице бок о бок, смахивая на старое и свежее издания некоей высокой, худой и весьма чванливой книги; Нед окинул обоих взором, исполненным ненависти и презрения. Марджери и леди Джейн шли следом за мужчинами – одна маленькая и чрезвычайно привлекательная, другая тоже маленькая, но отталкивающего вида.
Нед не сомневался, что для Ролло родная сестра – не более чем средство добиться власти и известности. Многие мужчины разделяли подобное отношение к собственным родственницам, но для Неда оно было прямым отрицанием любви. Если Ролло и испытывал к сестре какие-либо чувства, те мало чем отличались от его чувств к лошадям: животное могло ему нравиться, но он продал бы его не задумываясь, если бы понадобилось.
Сэр Реджинальд был ничем не лучше сына. Нед подозревал, что леди Джейн, возможно, не столь жестока, однако она всегда ставила интересы семьи выше простого человеческого счастья, из чего следовало, что и ей свойственна жестокость, присущая мужской половине Фицджеральдов.
Нед смотрел, как Марджери подходит к Барту Ширингу. Тот напыжился, как бы показывая всем, что именно ему досталась в невесты первая красавица Кингсбриджа.
Юноша присмотрелся к Марджери. Поневоле возникало ощущение, будто какая-то другая девушка, не она, облачилась в алую накидку из кингсбриджского шелка и надела шляпку с пером. Марджери стояла прямо и неподвижно, разговаривая с Бартом, и ее лицо было застывшим, как лицо статуи. Все в ней говорило о решимости, но жизнь словно улетучилась из нее, заодно с прежней проказливостью.
Неужто человек и вправду способен измениться так быстро? Нет, тот проказливый бесенок где-то до сих пор прячется, где-то глубоко внутри…