Столп огненный

Эбрима не стал дожидаться, пока за него заступится хозяин.

– В деревне, где я родился, святой отец, никогда не слышали о Писании Христовом, да и имя мусульманского пророка ни разу не звучало. Меня растили в языческом невежестве, в коем пребывали все мои предки. Но на долгом жизненном пути Божья длань направляла меня, а здесь, в Севилье, мне поведали Господне откровение, и я стал христианином. Крестился в соборе и с тех пор не устаю благодарить Отца небесного за свое спасение каждый день.

Прозвучало убедительно, и Барни предположил, что Эбрима говорит это не в первый раз.

Алонсо, впрочем, не собирался так просто сдаваться.

– Тогда почему ты трудишься в воскресенье? Не потому ли, что у вас, мусульман, священный день – пятница?

– Никто из нас не трудится по воскресеньям, – возразил Карлос, – зато все работают с утра до вечера по пятницам.

– Видели, как ты разжигал свою печь в то самое воскресенье, когда я произнес первую проповедь в соборе!

Барни выругался себе под нос. Значит, за ними следили и донесли. Он окинул взглядом соседние дома; на двор Карлоса выходило немало соседских окон. Должно быть, обвинение выдвинул кто-то из соседей – завистливый мастер, не исключено, что Санчес.

– Мы не работали, – упорствовал Карлос. – Мы проверяли.

Даже Барни усомнился бы в таком оправдании.

– Видите ли, святой отец, – продолжал объяснять Карлос, в голосе которого сквозило отчаяние, – в этой печи воздух поступает снизу трубы…

– Я знаю все о твоей печи! – перебил Алонсо.

Тетушка Бетси не выдержала и вмешалась в разговор:

– И откуда же, скажите на милость, такие познания у священника? Верно, вы беседовали с соперниками моего внука, святой отец, и они ославили его перед вами.

Выражение лица Алонсо подсказало Барни, что тетушка права. Инквизитор предпочел не отвечать на вопрос, вместо того бросил новое обвинение:

– Старуха, ты родилась в Англии, среди протестантов!

– Вовсе нет! – твердо возразила Бетси. – Я родилась, когда на английском троне восседал добрый католик Генрих Седьмой. Его сын-протестант, Генрих Восьмой, еще мочил пеленки, когда моя семья покинула Англию и перебралась сюда, в Севилью. Больше я своей родины не видала.

Алонсо повернулся к Барни, и юноша вдруг ощутил, что кровь стынет в жилах. Этот монах обладал властью мучить, пытать и убивать.

– Про тебя этого не скажешь, так? Ты родился протестантом и рос протестантом!

Испанским Барни владел не слишком хорошо – во всяком случае, для богословских споров, поэтому он постарался ответить как можно проще:

– Англия перестала быть протестантской, и я тоже. Обыщите дом, святой отец. Вы не найдете ни запрещенных книг, ни еретических текстов, ни мусульманских подстилок для молитвы. Над моей кроватью висит распятие, а на стене – образ святого Юбера Льежского, покровителя металлистов. Святой Юбер…

– Я знаю, кто такой святой Юбер и чем он славен! – По всей видимости, Алонсо оскорбило, что кто-то осмеливается наставлять его в богословских вопросах. Однако, подумалось Барни, инквизитор, очевидно, утратил былой пыл. На все его обвинения отыскались разумные ответы. Ему оставалось лишь доказывать, что Крусы трудились по воскресеньям, нарушая церковный запрет, но доказать это было непросто; к тому же Карлос далеко не единственный в Севилье позволял себе отступать от этого установления. – Надеюсь, для вашей же пользы, что вы не солгали мне ни единым словом. Иначе всех вас ожидает участь Педро Руиса!

Алонсо повернулся, чтобы уйти, но Барни его остановил.

– А что случилось с Педро Руисом, святой отец? – спросил юноша, сразу подумав о Херониме.

Инквизитор криво усмехнулся.

– Его арестовали. В его доме я нашел перевод Ветхого Завета на испанский, что против закона, и еретическое сочинение «Наставления в христианской вере» Жана Кальвина, гнусного протестанта и вожака богомерзкого города Женевы. Как полагается, все имущество Педро Руиса будет передано инквизиции.

Карлос как будто ничуть не удивился услышанному; выходит, подобное здесь было в порядке вещей. Но Барни слова Алонсо потрясли до глубины души.

– Все имущество?! – повторил он. – А на что прикажете жить его дочери?

– Пусть уповает на Божью милость, как и все мы, – ответил инквизитор и удалился в сопровождении свиты.

Карлос облегченно вздохнул.

– Мне жаль отца Херонимы, – сказал он. – А вот нам, сдается мне, просто повезло.

– Не спеши, внук, – предостерегла тетушка Бетси.

– О чем ты, бабушка?

– Ты не помнишь своего деда, моего мужа…

– Он умер, когда я был совсем маленьким.

– Да, пусть земля ему будет пухом. Он был мусульманином.

Мужчины, все трое, изумленно уставились на Бетси. Затем Карлос выдавил:

– Твой муж был мусульманином?

– Сперва – да.

– Мой дед, Хосе Алано Крус?..

– На самом деле его звали Юссеф аль-Халиль.

– Как ты могла выйти замуж за неверного?

– Когда мавров изгоняли из Испании, он решил не уезжать и принять христианство. Обратился к священникам и крестился, уже взрослым, прямо как Эбрима. Взял имя Хосе. А чтобы доказать истинность обращения, женился на христианке, то есть на мне. Тогда мне было тринадцать.