Столп. Артамон Матвеев

Возле церкви Воскресения, где вчера был схвачен царицын брат Афанасий, толпу пытался остановить бывший стрелецкий полковник Андрей Дохтуров:

   — Здесь царь молится! Опомнитесь!

   — Полковничек! Здравствуй и прощай! — Стрелец проткнул несчастного копьём.

Ватага ввалилась в церковь.

   — Вот он, Ивашка!

   — Это Филимонов! — закричала Наталья Кирилловна, сама же загораживала телом сына своего, Петра Алексеевича.

Копья были быстрее. По полу потекли кровяные ручьи.

   — Господи! Господи! Господи! — кричала Наталья Кирилловна, словно это её убивали.

Стрелецкие заводилы Борис Одинцов, Абросим Петров, Кузьма Чермный подступили к великой государыне:

   — Не отдаёшь братца, батюшку твоего возьмём! А ну, подавай на Кириллу Полуэктовича, коли сама жить хочешь!

Царица, обнимая Петра, опустилась перед стрельцами на колени.

   — Что вам бедный старец худого сделал? Он шесть лет в ссылке томился! Оставьте мне батюшку. Хороша ли я, плоха, но ведь царица вам, мать великого государя!

Стрельцы молчали, кровяные ручьи из-под тела невиновного мученика сливались в огромную кровяную лужу.

Чермный сказал:

   — Будь по-твоему — пусть живёт раб Божий Кирилла. Но довольно ему в боярах величаться — изменников нарожал. Чтоб завтра же постригся — и в монастырь.

Наталью Кирилловну и Петра увели слуги, а к стрельцам снова вышли царевны.

   — Что же вы, господа, кровь-то христианскую льёте, чай, не вода! — смело сказала убийцам Татьяна Михайловна.

   — Подай нам Ивана Нарышкина да дохтура Даньку — тотчас уйдём.

   — Подать — убьёте. К смерти приготовиться надо, — вырвалось у царевны. — День сроку прошу.

Стрельцы переглянулись.

   — По рукам, Татьяна Михайловна, — сказал Чермный и хлопнул царевну ладонью по ладони. — Жди нас завтра.

Ушли.

В тот же день мятежники разорили Холопий и Стрелецкий приказы. Все документы были выброшены вон и сожжены.

Поймали Ивана Максимовича Языкова. Прятался у священника на печке. Кто-то шепнул стрельцам, где искать отставленного от дел любимца Фёдора Алексеевича.

Языкова приволокли на Лобное место.

Со стороны Москвы-реки дул ледяной ветер. Пыль вскручивало змеями до облаков.

Ивана Максимовича кинули на плаху, секирой по шее — и покатилась золотая головушка, застучала, костяная, по камням.

С земли кровь на небо стекает. Утром заря была густая, багряная.

В тот ранний час стрельцы поймали в Немецкой слободе доктора Даниэля фон Гадена. Переодетый нищим, он двое суток прятался в Марьиной Роще. Голод погнал к своим. Опознали.

Снова гудел по Москве набат. В третий раз стрелецкие полки шли на Кремль, где всего воинства — царевны, вдовы царицы, царь-отрок, царевич-дурак...

К стрельцам вышла великая государыня Марфа Матвеевна. Ей тотчас крикнули:

   — Выдай нам Ивана Нарышкина да жену дохтура Даньки!

Марфа Матвеевна осенила себя крестным знамением, поклонилась войску. Голосок так и зазвенел, молоденькая совсем:

   — Хоть убейте меня, не отдам на смерть невинную докторицу. Это вы мне отдайте доброго Даниэля. Знали бы, как он пёкся о здравии Фёдора Алексеевича. Ночами напролёт у постели великого государя сиживал.

   — Данька — чернокнижник! — крикнули в ответ стрельцы. — Мы в его доме змей сушёных нашли, черепах! Погоди, царица, всё про него узнаем и тебе скажем!

Потащили бедного доктора через весь Кремль в Константиновский застенок.

Толпа же не убывала, росла. Все ждали выдачи Ивана Нарышкина.

Царевна Софья, похудевшая за два дня, но всё такая же розовощёкая, явилась к Наталье Кирилловне с боярами:

   — Не избыть тебе, царица, чтоб брата Ивана Кирилловича не выдать. Не уйдут стрельцы без него. Али нам всем погибнуть ради Нарышкиной гордыни?

Бояре кланялись царице. Говорили, пряча глаза:

   — Ничего не поделаешь... У них сила. Стрельцы все пьяны... Полезут во Дворец — всем нам будет смерть. И тебе, и сыну твоему...

Хорошо в царях пряники медовые кушать, но приходит час — плати за мёд да за яхонты. А плата — горше некуда: жизнями.

Не дрогнул голос у Натальи Кирилловны, сказала постельникам:

   — Приведите Ивана Кирилловича в церковь Спаса за Золотой Решёткой.

И сама пошла в ту церковь. Софья и бояре — следом.

Иван Кириллович, выбравшись из чулана, застеснялся — весь в пуху. Переоделся. Пришёл в церковь спокойный, красивый. Поцеловал у Натальи Кирилловны руку.

   — Ступай к Никите Васильевичу, причастись.

Иван Кириллович исповедовался, соборовался.

К царице подскочил боярин Яков Никитич Одоевский, руки трясутся, щека дёргается.

   — Сколько ни жалей братца, а отдать его нужно! И ты, Иван, не тяни за нас душу. Ступай с Богом, не всем же из-за тебя погибать!

Царевна Софья подала обречённому на гибель образ Богородицы.

   — Икона чудотворная, держи перед собой. Может, стрельцы устыдятся...

Наталья Кирилловна пошла первой, с нею Софья, за ними Иван. Вышли из храма к Золотой Решётке.

   — Ваня! Родной мой! Прости! — застонала Наталья Кирилловна.

   — Ничего! — Иван улыбнулся сестре. — Ничего! Живите!

Царевна Софья быстро-быстро крестила несчастного.

Стольники отперли решётку. Иван Кириллович, загородясь иконою, шагнул через порог.

Его тотчас ударили со всего плеча, ухватили за волосы, поволокли по ступеням.

Икона кувыркалась следом.