Вернулись в Москву, готовые дарить счастьем первого встречного, а Фёдора Алексеевича монах Заиконоспасского монастыря ожидает.
— Старец Симеон нынче соборовался. Просил у тебя, великий государь, прощения. Иконку вот прислал, благословляет.
Симеон Полоцкий болел уже третью неделю, но Фёдору Алексеевичу не думалось о плохом, учителю всего-то шестьдесят с годом. Тотчас послал впереди себя врачей и сам поехал на Никольскую.
Фёдор Алексеевич любил бывать в Заиконоспасской обители — сё святая крепость книжников. Монастырь основал Борис Годунов в первые, счастливые годы своего правления. Отсюда собирался нести свет науки по градам и весям России.
Ехали ради многолюдья медленно, хотя впереди кареты бежали скороходы. Народ царю радовался. Иные, кланяясь, на колени вставали.
Вдоль Никольской сплошь иконные лавки, в иных — книги.
— А чего ради святейший Иоаким перевёл школу из типографии в Богоявленский монастырь? — спросил Фёдор Алексеевич Симеонова посланца.
Лицо монаха было знакомое, а где его видел — не приходило на ум.
Инок поклонился:
— Прости, великий государь! Не любит святейший нашего старца. Учёности не любит.
Фёдор Алексеевич вздохнул: суровость патриарха была какая-то поперечная. Даже к царским просьбам глух. Трижды просил его вернуть святейшему Никону архиерейство, перевести в Воскресенский монастырь — молчит.
Проехали Святые ворота. За величавым Спасским собором, поставленным батюшкой Алексеем Михайловичем, вдоль Китайгородской стены строили учительский корпус для академии. И вдруг испугалось сердце, защемило. Без отца Симеона патриарх Иоаким всю науку заморозит. Для святейшего латынь и римский папа — одно слово.
Старец Симеон встретил царя благодарной улыбкой. Он был в рясе, лежал поверх одеяла, подушки поставлены горкой. Сделал движение подняться, но Фёдор Алексеевич остановил его, сам уложил ноги учителя на постель.
— Отдыхай, отче! Врачи сказали, лучшее лекарство для тебя — отдохновение. Скорее поправишься.
— Святая ложь — всё-таки ложь. — Симеон прикрыл глаза. — Мало мне осталось, великий государь. Поторопимся... Без учёных людей, без академии — царство как без крыл. Наука возносит человека к горнему миру, наукою прирастает сила царств и народов. Слышишь ли ты меня?
— Слышу, отче. Твои слова мне заповедь.
— Его тебе оставляю, — указал глазами на посланца своего. — Четверо у меня было учеников. Сильвестр Медведев — лучший. Высокого ума человек.
— Медведев! — Царь узнал наконец монаха. —
Фёдор Алексеевич сел на стул, рядом с постелью, взял Симеона за руку. Рука была ледяная. Слёзы хлынули в горло.
— Отче! Что ещё сделать — говори.
Губы у Симеона были сухие, разлепил трудно.
— Облегчи участь Артамона Сергеевича. Он — почитатель учёных людей. Сгодился бы... — Умирающий нахмурился, но тотчас снова просветлел лицом. — Знаешь, что перед глазами-то? Батюшки твоего Коломенский дворец. Истинное русское чудо!
Сильвестр тебе стихи отныне станет писать. Научен... У Сильвестра возьми устав академии. Ты вели... допускать его... до себя.
Заснул. Покойно, дышал ровно.
Фёдор Алексеевич уехал, а уже через час доложили:
— Отец Симеон скончался.
— Какой сегодня день? — спросил царь.
— Двадцать пятое августа.
— Приеду на отпевание. Скажите отцу Сильвестру, пусть эпитафию сочинит.
Почитал своего учителя великий государь за человека великого.
Трижды возвращал эпитафию автору. Потом уж сам прошёлся по ней.
Такова была слава от царя первому русскому поэту.
Одно из желаний усопшего — облегчить участь Матвеева — царь исполнил раньше подсказки учителя. 30 июля 1680 года Артамон Сергеевич с сыном Андреем отбыли из Пустозерска в поезде воеводы Гаврилы Тухачевского, ехавшего принимать в управление город Мезень.
Приходил Артамон Сергеевич прощаться с Аввакумом, а у того ум досадою повредился.
Передал «Послание чадам церковным о враге Божии Фёдоре». И вся беседа о том же. Сон свой рассказал, помещённый в послании.