Столп. Артамон Матвеев

   — Гетман Пётр Дорофеевич Дорошенко — прилуцкий полковник. Булаву ему поляки пожаловали. У нас в гетманах Демьян Игнатьевич, а есть ещё один — Мишка Ханенко. Этого тоже поляки поставили. Уманский полковник.

Князь Юрий Алексеевич побагровел. Лицо у него было мясистое, всё в этом лице смотрелось значительно. Нависающие на глаза брови. Тяжёлый лоб, прорезанный шестью морщинами. Веки князь держал полуприкрытыми, взглядом — одаривал.

Артамон Сергеевич внутренне сжался, готовясь сносить боярскую дурь, но князь сильно засопел и сказал:

   — На вопросы, где я несведущ, отвечать будешь ты, Артамон Сергеевич. Что им про Дорошенко-то спеть такого, чтоб умылись?

   — Поляки привыкли почитать себя за хозяев мира, — сказал Артамон Сергеевич.

Князь усмехнулся:

   — Какие они хозяева? Нижние венцы их дома сгнили, крыша набок съехала. Мечутся между французами да австрияками, на себя не надеясь.

   — Ты прав, князь, — согласился Матвеев. — Польшу нынче не бури, обычные ветерки колеблют. Я говорю о духе польском. Господа паны изготовились вопросами нас закидать. Нам надобно их вопросы им же и заворачивать.

   — Добре! — решил великий посол. — Возвращаемся. Отвечать будешь сам.

«Да ведь он умный человек!» — обрадовался Артамон Сергеевич.

Перед поляками он начал разворачивать одну картину за другой.

   — Всего лишь год тому на съездах послов было признано уместным: писать на Украину, звать выборных людей из духовенства и мирян, дабы видели, что великие посольства договариваются об успокоении наших христианских стран. Цель этих приглашений была самая простая: показать выборным, что никаких тайных козней не затевается против украинских городов и весей...

Нынче мы договариваемся с вами о братской дружбе между королём и великим государем, а в Москве теперь живёт посольство гетмана Демьяна Игнатовича: киевский полковник Константин Солонина с товарищами. Всё это люди честные и, смею заверить, разумные. С вашего бы изволения, господа великие послы, пригласить бы на сии наши съезды полковника и казаков. У вас много вопросов к северским казакам. Пусть они сами ответят за свои дела. И главное, пусть видят: великий государь не платит королю землями казаков, их судьбами, их жизнями. И король не платит великому государю уступками за счёт казацких вольностей, маетностей. — Артамон Сергеевич видел нетерпение в лицах Яна Гнинского и Павла Бростовского, а потому добавил: — Когда в Москве на посольском съезде подтверждался Андрусовский договор, выборных людей с Украины не было. И что же получили великий государь и его величество король? Один — измену Ивашки Брюховецкого, другой — мерзостный переход Петрушки Дорошенко под власть Магомета. Сколько невинной крови пролилось!

Князь Юрий Алексеевич, слушая Матвеева, одобрительно покачивал головою и просиял, видя, как завертелись польские комиссары.

Про казачью неучтивость лепетали. Опасались бесчестья королю, ибо украинские нравы непотребно грубые.

Юрий Алексеевич не утерпел:

   — Зачем столько волнений! Бесчестья королевскому величеству не быть. Казаки в разговоры вступать не посмеют и даже сидеть не будут. Стоя нас выслушают. Как теперь стоят вот ваши и наши дворяне, наблюдая прения. Сколько помнится, в вашем Сенате прежде сидел киевский православный митрополит да два епископа. Все трое имели вольный голос.

Хельминский воевода Ян Гнинский тотчас отпарировал:

   — Украинских народов по совету обоих государей невозможно призывать на посольский съезд. Украинские люди непостоянны, у них измена в крови. В рабской крови.

Снова вступил в прения Артамон Сергеевич:

   — Дозвольте, господа! Совсем недавно коронный гетман Ян Собеский имел переговоры с казацкими старшинами. Волынский каштелян[17] Станислав Беневский, приезжавший послом к великому государю, месяц тому назад в Остроге учредил комиссию с украинскими полковниками.

Матвееву ответил Павел Бростовский:

   — Для чего эти споры? При наших разговорах гетманским посланцам быть непристойно. На прошлой комиссии в Андрусове Дорошенко известил наших послов о своей покорности королю, изъяснялся в любви Речи Посполитой, а сам предался турецкому султану. Пускать послов гетмана Многогрешного на съезд опасно. Многогрешный имеет постоянную ссылку с Дорошенко... При украинцах мы не сможем говорить открыто.

И, беря верх над московскими послами, Ян Гнинский заключил:

— Разговоры наши длинные, время проволакивается, а дело не делается. Надобно, чтобы великий государь изволил учинить разрешение по статьям, имеющим государственную важность. Смысл наших съездов — подарить дружбу двум христианским народам, польскому и русскому.

На том заседание закончили, а следующее назначили на начало января.

2

Царевич Фёдор учил заданный ему урок. У Фёдора был свой стол, у наставника отца Симеона Полоцкого — свой. Премудрый Симеон писал новое сочинение. Исписанных листов — гора, но учитель говорил, что он только-только разогнался. Книгу свою старец Симеон назвал «Обед Духовный», а ещё собирался написать «Вечерю Духовную». Фёдор же одолевал новоизданное сочинение наставника «Венец веры кафолическия», увесистый том.