Артамон Сергеевич подошёл к святейшему, поклонился:
— Не огорчайся, владыко!
— Как же не огорчаться? — В глазах старика поблескивали слёзы. — Господи! Каких женщин Русь нарожала. Так и до новой смуты недалеко.
На следующий день, отслужив в Успенском соборе литургию, святейший Питирим подошёл к Алексею Михайловичу со скорбным лицом:
— Не одолел я, великий государь, бесов, сидящих в супротивницах твоих и Божих. Не было в жизни моей дня горестнее, нежели вчерашний. Посрамлены мои седины, сан мой померк.
— Не бери сего близко к сердцу! — сказал патриарху царь. — Я же тебе говорил, какова лютость Федосьина. Ты один раз видел сие деяние, а я уж столько лет терплю от неё. Не знаю, что сотворить спасения ради заблудших.
— По всем по трём сруб плачет, — сказал патриарх.
— Великая боярыня, супруга дядьки брата моего!.. Жён крайнего!.. Родня!.. На Думу хочу положиться. Что решат, тому и быть.
А Думе до бабьего ли супротивства? Жуткие вести пришли из Каменца. Поляки сдали крепость султану Магомету. Условия договора турки исполнили: гарнизон выпустили с мушкетами, оставили в городе три церкви — одну для католиков, другую для армян, третью, православным. Но кафедральный собор обращён в мечеть. Магомет IV въехал в город и праздновал победу молитвой в этой новоявленной мечети. Для пущего торжества восьмилетнего мальчика-христианина обрезали! А мусульманам и этого мало. Все прочии церкви, кроме трёх, разграбили и опоганили. Иконами вымостили дорогу в городских воротах, приказывая христианам ходить по ним, ездить на телегах. Непокорных — режут.
Сполошные вести прилетели из Киева. Воевода князь Григорий Афанасьевич Козловский, Богом заклиная, просил подмогу. Ратных русских людей в Киеве, в Переяславле, в Остре — горстка. Стены Киева ненадёжные. Вал осыпается. Песчаный. Дёрна нет. Леса нет. Митрополит Иосиф Тукальский зовёт Дорошенко — защитить город русские не смогут. Дорошенко, хан, визирь — похваляются скорым нашествием.
Все взоры обратились к Матвееву. Аргамон Сергеевич подтвердил: на Украине верные великому государю люди в большой тревоге. Просят прислать добрых воевод с полками, и не только в Киев, в Переяславль, но и в Нежин, в Чернигов... Запорожские черкасы, чтобы отвлечь от Малороссии татар, и готовы бы повоевать Крым, но у них нет пушек. Пушки надо послать и гетману Самойловичу, поддержка великого государя прибавит ему сторонников.
У Богдана Матвеевича Хитрово от рассудительных речей ненавистного выскочки Артамона чуть было желчь не разлилась. Пошёл нанизывать поперечные словеса:
— Экого страху нагнал! По утрам в воздухе снег порхает. Скоро зима. Татары зимой на Киев не пойдут, тем более на Москву. И туркам одна дорога — восвояси. Большое войско требует больших денег. Ждать весны долго, войско нужно кормить.
Князь Юрий Алексеевич Долгорукий хмыкал, слушая Хитрово. Сказал:
— Пусть не султан, не хан, а только нуредцин с сорока тысячами да Дорошенко, а там, смотришь, и Юрко Хмель с янычарами... Пощёлкают малоросские города, как орешки... Пока есть время, нужно объявить чрезвычайные сборы, ибо война предстоит большая.
Стали думать, решили брать деньги с поместий и с вотчин по доходам, с горожан — десятую деньгу, с дворов — по полтине.
Назначили в украинские города новых воевод. В Киев — боярина князя Юрия Петровича Трубецкого, в Чернигов — князя Семёна Андреевича Хованского, в Нежин — князя Семёна Звенигородского, в Переяславль — князя Владимира Андреевича Волконского.
— Христиан обрезать взялись! Церкви пустошат! — гневался Алексей Михайлович. И объявил: — Если султан пойдёт на Киев, я сам с Большим полком не мешкая выступлю и встану в Путивле.
Тотчас записали: ставить в Путивле большой двор для царя.
Дума засиделась, но патриарх предложил-таки на обсуждение дело о неистовстве боярыни Морозовой и княгини Урусовой. Сам и приговор вынес: за все их безумства, за поругание царской чести, за хуление патриарха — строить для сестёр срубы на Болоте.
Артамон Сергеевич и дьяк Тайного приказа Башмаков упросили царя обождать с казнью.
Хитрово возразил:
— Коли супротивницы отреклись от причастия, чего же ещё ждать от них? В огонь!
Сердолюбивый князь Иван Алексеевич Воротынский возразил оружейничему: надо сначала боярыню и княгиню пытками испытать. Уж коли не повинятся, тогда и решать, какого наказания достойны.
Испытание супротивниц не долго думая на Воротынского и возложили.
В товарищи ему приставили князей Якова Одоевского, Василия Волынского да дьяка Иллариона Иванова. В наказе записали: боярыню Федосью Морозову, княгиню Евдокию Урусову да дворянку Марию Данилову мучить встряской на дыбе и прочими страстями, даже огнём. Совершить сие завтра во втором часу нощи.
Трёх страдалиц ещё засветло привезли на Ямской двор. Доставляли из разных мест, розно. Народу в избе было уже так густо, обомлеешь — не дадут осесть на пол.