Ограничимся кратким пересказом его содержания. В 80-х годах VIII в. епископ Готской епархии «преподобный» Иоанн, формально подчиненный патриарху константинопольскому, был занят не столько духовными и мирскими делами своей епархии, сколько внешней политикой. Архипастырь сей весьма энергично вмешивался во все, что происходило не только в Таврике, но и далеко за ее пределами. Ярый иконопочитатель, сподвижник старой ханжи и жестокой интриганки императрицы Ирины, возглавлявшей в империи эту политическую и церковную партию, Иоанн играл активную роль в борьбе против иконоборческого правительства. Боролся епископ, в сущности, за независимость от государства церковных и монастырских владений, за ту феодально-теократическую систему социального устройства, которую проповедовала православная церковь. Вокруг него, надо полагать, группировались в Таврике (в первую очередь в Поморье, где жил он сам) беженцы-иконопочитатели — монахи и миряне различных рангов и социального положения. Рядом с героем «Жития» предстает и фигура некоего, в источнике безымянного, но явно стоявшего с епископом наравне «господина» Дороса — важного укрепленного и населенного пункта, захваченного хазарами около 787 г.
В VIII–IX вв. православные иконопочитательские монастыри, как грибы, начинаются высыпать по всей Таврике. Под их не только идейным, но и социально-экономическим влиянием византийско-феодальные порядки постепенно берут верх над и без того близкими к разложению общинно-родовыми отношениями коренного населения Крыма. Среди социальных его верхов укореняются византийские титулы, звания, должности, вероятно, внедряемые администрацией Херсона. Однако в целом влияние последнего в тот момент явно идет на убыль. «Житие» Иоанна Готского ни словом не упоминает о Херсоне, но зато много говорит о хазарах и целиком посвящено связанному с ними главному эпизоду жизни архипастыря. В источнике этом выпукло освещены взаимоотношения возглавленной Иоанном местной иконопочитательской группировки с хазарами.
Сложные отношения между Византийской империей и Хазарским каганатом, с одной стороны обострялись торговым и политическим соперничеством, еще недавно приводившим к прямым вооруженным столкновениям, а с другой — смягчались союзничеством в борьбе с общим врагом — арабами. Этим и объясняется тогдашнее своего рода «двоевластие» в Таврике: существует какая-то, пусть в это время и слабая, византийская администрация, а рядом (в самом Херсоне) — хазарское наместничество, власть вполне реальная, ибо почти весь полуостров — в хазарских руках.
Хазары не причинили никаких разрушений Херсону и не нашли нужным полностью забрать его себе. В силу указанных причин горный и приморский районы полуострова долго оставались как бы беспризорными, что, кстати, лишь содействовало социальному (т. е. феодальному) развитию Таврики, к тому времени основательно «повзрослевшей». Отсюда активность и свобода действий «преподобного», свивавшего в Таврике гнездо сопротивления императору-иконоборцу, отсюда и появление в ней таких персон, как "господин Дороса", который, как и епископ, выступает "со своим народом". Очевидно, это был выдвинувшийся среди других господ владетель важного укрепления и немалого земельного надела. И как раз в это время хазары, давно уже владевшие степным и предгорным Крымом, предпринимают, наконец, освоение совсем, так сказать отбившейся от рук горной Таврики. Первой жертвой их агрессии, естественно, становится главный ее город — Дорос.
Строго говоря, нет прямых сведений о том, где стоял этот Дорос. Первоначальное предположение о том, что он мог находиться на Южнобережье11, отпадает, поскольку епископ и «господин» действуют в «Житии» самостоятельно, каждый "со своим народом". По другим источникам (надгробным надписям из Партенита) ясно, что резиденция владетельного и только потому столь сильного епископа находилась именно там, в им же построенном монастыре св. Апостолов на Аю-Даге. Другого столь же крупного владения на побережье не было, а двух хозяев на одной полосе Поморья, разумеется, быть не могло.
Было выдвинуто и два других предположения — о локализации Дороса в центре юго-западной Таврики: первое — на Эски-Кермене, второе — на Мангупе12. Если смотреть на проблему широко — в масштабе истории всей Византии и сопредельных с нею стран, — эти предположения равнозначны: смысл событий останется тем же, оба городища в то время существовали, а расстояние от Эски-Кермена до Мангупа всего 5–6 км. Однако, в масштабе истории средневекового Крыма это не одно и то же: характер памятников не одинаков, и, прежде всего, различна их, так сказать, социальная топография и структура.