Столица феодоритов

Сразу же после падения Константинополя (1453 г.) заметно возрастает экономическое соперничество между Кафой и Каламитой. Последняя привлекала к себе немалую часть выгодных торговых операций на Черном море (в том числе сделок с турками), еще сравнительно недавно составлявших монополию Кафы.

Для Феодоро стало теперь необходимо не чураться протурецкой ориентации, а тем более — жить в мире и дружбе с Крымским ханством. Только таким способом мангупский князь — в окружении опасных соседей и без поддержки извне, со стороны Византии или византийского Херсона, как это было раньше, — мог рассчитывать на продолжение своего политического существования. По-видимому, при Олу-бее наметилось со всей определенностью сближение бывшей Готии с соседями-татарами. И дело тут не только в политических расчетах князя, но и в повседневном общении татар и греков-феодоритов. Неизбежное при этом взаимовлияние вполне очевидно, и в нем, быть может, кроется одна из причин легкости турецко-татарского захвата всей Таврики. Иначе чем еще объяснить, что город Феодоро позднее — в дни его осады и гибели — не был поддержан окрестным населением?!

Князь Мангупа, кровный родственник двух императорских домов — константинопольских Палеологов и трапезундских Комнинов — мог, по нормам своего времени, считать себя законным наследником всех действительных и номинальных крымских владений павшей Восточно-Римской империи. Генуэзцы, в свое время хорошо заплатившие Византии за Черное море, за неограниченное право торговли на его берегах, а татарам — за место на подвластной им территории крымского побережья, тоже считали себя законными хозяевами Поморья. А коль скоро татары стали к тому времени силой на полуострове, обе стороны искали их поддержки своим притязаниям. Татары же, как известно из ряда документов, лукавили и, к выгоде для себя, поддерживали то тех, то других.

Реальный перевес в этой борьбе, как мы уже знаем из эпизода с Чембало, мог быть на стороне генуэзцев: оружие, флот, казна. Однако политический перевес — ввиду турецкой опасности и благодаря сильным династическим связям мангупского княжеского дома — оказался на стороне феодоритов. К политическому равновесию в Таврике стремились в тот момент обе стороны, и оно было молчаливо достигнуто. Стороны ограничились торговым соперничеством, а Поморье стало похоже на тесную кухню в недружной коммунальной квартире. Каждый стряпал свое на общей плите, скрывая раздражение против соседа любезными фразами и норовя исподтишка плюнуть ему в суп.

В 1471 г. Олу-бей умер и правителем Феодоро стал почему-то не сын его, а брат Исаак (по генуэзским документам — Саик, по русским источникам — Исайко). Как произошло это восшествие на престол, толком неизвестно. Некоторые источники глухо доносят о раздорах в княжеском доме, о двух несогласных между собой и враждовавших «дуках» (военных вождях), из-за распрей между которыми тяжко пострадало государство.

Важный факт, длительное отсутствие сына Олу-бея Александра, подтверждает справедливость этих неясных сведений. Почему он живет как бы в изгнании в гостях у сестры Марии и своего молдавского шурина? Почему не Александр, а его дядя стал княжить на Мангупе? По аналогии с историей многих других княжеских домов можно подозревать с полной уверенностью, что в Таврике XV в. происходила междоусобная борьба. Таким образом, готовясь обрушиться на Крым, сильная, построенная на началах единовластия империя османов получала все шансы на успех. Нетрудно заметить по многочисленным итальянским документам, что по мере того, как один военный успех за другим сопутствует торговой, особенно пошлинной политике Турции, растет захватнический аппетит ее "юного и ненасытного" султана Мехмета II⁴⁰.

В отношениях Мангупского княжества с генуэзцами еще перед тем произошла, как уже говорилось, значительная перемена. После 1453 г., когда турки захватили Константинополь и проливы из Черного моря в Средиземное, связи крымских генуэзских колоний с Генуей были сильно затруднены. Колонии в Крыму оказались почти отрезанными от метрополии, и перед лицом турецкой опасности власти Кафы начали поневоле искать союзников даже в лице владетелей Мангупа, своих торговых конкурентов.

У Саика завязались настолько дружеские отношения с недавним врагом Феодоро — Кафой, что он лично поехал туда, чтобы заключить мирное соглашение. Сохранилось следующее письмо протекторов банка св. Георгия от 26 апреля 1471 г.: "Славному, дражайшему другу нашему, господину Саику, властителю Феодоро. Славный, дражайший друг наш! Нам доставило большое удовольствие, что мы были оповещены властителями нашими из Кафы о том, что ваша светлость лично приехала в этот город и заключила с ней новые соглашения и союз для защиты государств обеих стран"⁴¹.