В восьмидесятые годы студенческое движение в Московском университете становится особенно бурным. Протестуя против жесточайшего режима, студенты начинают активно бороться против самодержавия. Аудитории превращаются в место бурных собраний и демонстраций. Многие студенты были в те годы отправлены на каторгу, в тюрьмы.
Издаются все новые и новые правила, ограничивающие права студентов и профессоров, повышается плата за обучение. В 1887 году правительство предписывает, чтобы начальство средних учебных заведений сообщало университетам подробные и обстоятельные сведения об образе мыслей и направлении желающих поступить в них молодых людей. В том же году еще раз повышается плата за обучение. Правительство делает все, чтобы не допустить в университеты представителей неимущих классов.
Оно идет и дальше. 18 июня 1887 года министр народного просвещения И. Д. Делянов рассылает попечителям учебных округов циркуляр «О переменах в составе учеников гимназий и прогимназий». В этом циркуляре, вошедшем в историю под названием циркуляра «о кухаркиных детях», говорилось:
«Озабочиваясь улучшением состава учеников гимназий и прогимназий, я нахожу необходимым допускать в эти заведения только таких детей, которые находятся на попечении лиц, представляющих достаточное ручательство в правильном над ними домашнем надзоре и представлении им необходимого для учебных занятий удобства. Таким образом, при неуклонном соблюдении этого правила, — поясняет с циничной откровенностью министр, — гимназии и прогимназии освободятся от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей».
Глухое и страшное время рождает в русском обществе растерянность, апатию и безразличие. Все больше появляется «людей в футлярах», желающих укрыться от общественной жизни, от политики в скорлупе личного благополучия. Вера в перемену к лучшему, которой жили многие русские интеллигенты в шестидесятые и семидесятые годы, уступает место растерянности и унынию. Иные из людей, считавших себя социалистами, становятся ренегатами. Народоволец Лев Тихомиров пишет покаянное письмо Александру III и превращается в ультрамонархиста.
Некоторые из лучших представителей интеллигенции под ужасающим гнетом действительности сдаются. Отчаявшийся Гаршин в припадке безумия бросается в пролет лестницы. Художник Левитан покушается на самоубийство. Все больше интеллигентов погружается в тину обывательщины, мещанства.
Были и такие, которые пытались уйти от ужасов действительности в мистику.
Проповедь Толстого о непротивлении злу находит отклик у многих русских людей. Жизнь беспросветна, выход можно найти только в нравственном самосовершенствовании.
Но под поверхностью этой, казалось бы, сонной и неподвижной эпохи шли скрытые процессы, подготавливавшие грядущие революционные взрывы. «Старый крот» истории, по выражению К. Маркса, вел свою малозаметную, но верную работу. Уже слышались подземные толчки, которые были предвестниками великого переворота, навсегда положившего конец дворянско-помещичьей России.
Знаменитая морозовская стачка, вспыхнувшая в 1885 году, имела огромное значение для роста политического сознания рабочего класса. После того как на суде над рабочими выяснилась чудовищная картина притеснения рабочих на морозовской фабрике, присяжные на 101 вопрос о виновности подсудимых дали 101 отрицательный ответ. «Вчера в старом богоспасаемом граде Владимире раздался 101 салютационный выстрел в честь показавшегося на Руси рабочего вопроса», — со злобной досадой писал Катков в «Московских ведомостях».
Восьмидесятые годы — годы создания первой в России марксистской группы «Освобождение труда», годы появления работ Плеханова: «Социализм и политическая борьба» и «Наши разногласия», имевших большое значение для идейной борьбы с народниками.
Характеризуя эпоху Александра III, В. И. Ленин в 1906 году в статье «Победа кадетов и задачи рабочей партии» отмечал, что в России не было эпохи, про которую до такой степени можно было бы сказать: «наступила очередь мысли и разума…»[19] Поясняя свою мысль, В. И. Ленин писал:
«Именно в эту эпоху всего интенсивнее работала русская революционная мысль, создав основы социал-демократического миросозерцания».
«Да, мы, революционеры, — подчеркивал В. И. Ленин, — далеки от мысли отрицать революционную роль реакционных периодов. Мы знаем, что форма общественного движения меняется, что периоды непосредственного политического творчества народных масс сменяются в истории периодами, когда царит внешнее спокойствие, когда молчат или спят (повидимому, спят) забитые и задавленные каторжной работой и нуждой массы, когда революционизируются особенно быстро способы производства, когда мысль передовых представителей человеческого разума подводит итоги прошлому, строит новые системы и новые методы исследования»[20].