В уборе из цветов и крынокоткрыл ворота старый рынок.Здесь бабы толсты словно кадки,их шаль — невиданной красы,и огурцы, как великаны,прилежно плавают в воде.Сверкают саблями селедки,их глазки маленькие кротки,но вот — разрезаны ножом —они свиваются ужом; имясо властью топоралежит как красная дыра;и колбаса кишкой кровавойв жаровне плавает корявой;и вслед за ней кудрявый песнесет на воздух постный нос,и пасть открыта словно дверь,и голова — как блюдо,и ноги точные идут,сгибаясь медленно посередине.Но что это?Он с видом сожаленьяостановился наугади слезы, точно виноград,из глаз по воздуху летят.Калеки выстроились в ряд,один — играет на гитаре;он весь откинулся назад,ему обрубок помогает,а на обрубке том — костылькак деревянная бутыль.Росток руки другой нам кажет,он ею хвастается, машет,он вырвал палец через рот,и визгнул палец, словно крот,и хрустнул кости перекресток,и сдвинулось лицо в наперсток.А третий — закрутив усы,глядит воинственным героем,в глазах татарских, чуть косых —ни беспокойства ни покоя;он в банке едет на колесах,во рту запрятан крепкий руль,в могилке где-то руки сохнут,в какой-то речке ноги спят…На долю этому героюосталось брюхо с головоюда рот большой, как рукоять,рулем веселым управлять!Вон — бабка с пленкой вместо глазсидит на стуле одиноком,и книжка в дырочках волшебных(для пальцев — милая сестра)поет чиновников служебных,и бабка пальцами быстра…Ей снится пес.И вот — поставленсудьбы исправною рукой,он перед ней стоит, раздавленсвоей прекрасною душой!А вкруг — весы как магелланы,отрепья масла, жир любви,уроды словно истуканыв густой расчетливой крови,и визг молитвенной гитары,и шапки полны, как тиары,блестящей медью… Недалектот миг, когда в норе опаснойон и она, он — пьяный, красныйот стужи, пенья и вина,безрукий, пухлый, и она —слепая ведьма — спляшут милопрекрасный танец-козерог,да так, что затрещат стропилаи брызнут искры из-под ног…И лампа взвоет как сурок.