Полицейское управление Стокгольма
Беседа с информатором «Мариной», 18 декабря 2010 года
Вел беседу Йоаким Сунден
Место: Флемингсберг-центр
ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 5 (часть 2)
Запись беседы
М: Меня выписали из больницы. Сесилия не захотела, чтобы я жил в той же гостинице, что и она с детьми. Каждый раз, когда она на меня смотрела, глаза ее сужались в презрительные щелочки.
Через несколько недель я вернулся в KPMG. Но не на полную ставку. Шла осень 2006 года. Ремонт, или, как они называли, «санация» квартиры, затягивался, а мне не терпелось вернуться домой. Отель – как финский паром. Первые несколько часов все кажется интересным и льстит самолюбию, а потом – сплошное однообразие и скука.
О пожаре думать не хотелось. В какой-то степени я понимал Себбе. Я его надул. Во второй раз. А в его мире, в том мире, где и я работал… так сказать, на полставки… в том мире нет возможности пойти в полицию и написать заявление: «Меня надули при таких-то и таких-то обстоятельствах». Все вопросы надо решать самому. Дать понять, что этого делать не стоит. Не стоит меня надувать. Я не уверен, что он замышлял убийство. Даже уверен, что не замышлял, – он же не знал, что я среди белого дня вернусь домой. Он просто решил дать понять еще раз: не стоит с ним собачиться.
И, кстати, очень профессионально – пожарная комиссия не нашла никаких следов, указывающих на поджог. Говорили о кухонном оборудовании, о неправильно проложенной проводке. Я согласно кивал – да-да, у нас несколько раз случалось короткое замыкание в посудомойке, что правда, то правда… Наверное, это и послужило причиной пожара, как же мы не подумали?
Но что делать с Сесилией? Она не сдавалась. Твердо решила, что фото и видео с детским порно принадлежат мне. «Тебе нужно лечиться», – повторяла она. А я не мог сказать, как обстоит дело в действительности. Объяснить, что последний год нашей жизни – сплошная ложь. И прежде всего: рассказать правду – значит, подвергнуть ее и детей смертельной опасности.
А она спрашивала и спрашивала. Докапывалась до моей психики. Теперь я думаю, что мне не надо было вообще отвечать на ее вопросы. Потому что, как только я придумывал какое-то объяснение, у нее появлялись новые. И самой большой глупостью было, когда я сказал, что, возможно, эти картинки попали в компьютер случайно, с каким-то вирусом.
Думал, на том и остановится. Куда там!
– Тем более! – сказала она. – Ты должен пойти в полицию и заявить.
ЙС: И что было дальше?
М: Дальше? Она сама пошла в полицию. Сообщила, что за погань она видела в моем компьютере.
ЙС: Вас допрашивали?
М: Да. Один раз.
ЙС: Странно… я смотрел ваши дела, там нет ни слова ни о каких допросах.
М: Можно понять… но я до этого еще доберусь. Короче, то, что я рассказал следователю, было куда ближе к правде, чем мои объяснения Сесилии. Я сказал, что это не мои фильмы, что они скопировались в мой комп по ошибке. Следователь, ясное дело, хотел посмотреть компьютер, но у меня его не было. Сесилия после пожара спрятала его куда-то, и я понятия не имел, где он находится. Он начал меня убеждать, что я должен попытаться его найти, что в противном случае дело придется закрыть – нельзя же ориентироваться на слова. Я подумал, что можно все остальное, все крючки и зацепки, перекопировать на другой диск и показать полиции только эти чертовы видео.
ЙС: Так и сделали?
М: Не так все просто. Сесилия ни за что не хотела говорить, куда она спрятала этот проклятый компьютер. Она хотела, чтобы меня допросили еще раз, направили к психотерапевту и все такое. Если бы не ее упрямство, никогда бы не случилось то, что случилось.
А потом я сам усугубил всю историю в сто раз.
Мне показалось, что можно как-то все урегулировать, что вся эта история – нелепая ошибка.
И я позвонил Педеру.
Такое ощущение, что он был на катере. Или, может быть, опять в вертолете.
– Мне надо вас кое о чем спросить, – сказал я.
– Разумеется.
– Это щекотливое дело… когда я был в усадьбе, случайно увидел странные… мягко говоря, сомнительные видео в вашем компьютере.
Подвесной мотор? Лопасти вертолета?..
– Что это за дерьмо? – продолжил я. – Я был в полиции, рассказал, как было дело.
Грохот почти невыносимый. Педер что-то сказал, я не расслышал, и связь прервалась.
Через несколько дней я получил эсэмэску. Содержание помню дословно.
Я оцепенел. Смотрел на дисплей и пытался сообразить, что же произошло. Я же не сказал Педеру, что снял копии! Сесилия тоже не могла кому-то сказать. Значит, полиция. Другого не дано: утечка информации произошла в полиции.
ЙС: Если вы правы, то ничего удивительного, что я не нашел протокол допроса.
М: Я так и думал.
После этого я поговорил с Сесилией. Вы же понимаете – я не мог ей сказать всю правду. Знаете… это как если тебе на удочку клюнула меч-рыба. Вытащить вы ее не можете, но и ей не сладко. Сесилия напирала и напирала, вытягивала из меня признания. Попытался объяснить, что я сам шарил на порносайтах. «Это же многие мужчины делают. Миллионы. Стресс на работе, и к тому же мы… в последнее время наши отношения были не слишком интимны, – сказал я. – А потом как-то втянулся. Попал на эти страницы, совершенно случайно».
Короче, я представил сам себя как наркомана, который против воли смотрел эти садистские видео. И любыми способами пытался убедить ее, что я, и только я, во всем виноват. Никто, кроме меня, тут не замешан. Если она заподозрит, что я не один, начнет докапываться и в конце концов отнесет компьютер в полицию. А они ясно предупредили, что в таком случае произойдет.
Я попытался ее убедить вернуть мне компьютер, но только подлил масла в огонь.
Как-то утром я, как обычно, шел пешком в KPMG. Прохладный осенний воздух не снимал стресса. Поднялся на мост и посмотрел вниз. Щиты, леса – шла реконструкция центрального вокзала и прилежащих улиц. Рос целый квартал отелей и офисов. В два часа мне надо было вернуться домой – назначена встреча со строительной инспекцией. Как сказали по телефону: «Надо уточнить некоторые аспекты работ по санации вашей квартиры». Мы уже дважды туда заходили – выбирали обои, цвет и все такое. Обсудили кухонное оборудование – почему-то и я, и Сесилия решили, что все должно быть по-иному. Я чувствовал облегчение: хоть о чем-то мы можем разговаривать нормально.
На самой середине моста рядом со мной остановился минивэн. Я тут же почувствовал: что-то не так. Но среагировал слишком поздно.
Они, ни слова не говоря, схватили меня и бросили в закрытый кузов. Я пытался отбиваться, но куда там! Успел только заметить у одного из них в руке шприц, который он воткнул мне в шею.
– Что вы делаете?!
– Спокойно, дружок. Все будет хорошо.
А потом… я словно потерял контроль над конечностями. Они стали чужими. Вспомнил отвратительный, режущий трахею дым от пожара.
Но это было другое. Через несколько секунд я заснул, как младенец.
А когда открыл глаза… (
ЙС: Успокойтесь, никто вас не торопит.
М: Может, лучше…
М: Ну хорошо. Только я буду краток. Я уже говорил и с психологами, и с психотерапевтами… рассказывал, что случилось в тот день.
ЙС: Конечно… я понимаю.
М: Когда я открыл глаза, все было черно. Как в могиле. Попробовал подняться и ударился головой в потолок… не в потолок, конечно. Не знаю, как называть поверхность в паре дециметров над твоей головой. Пощупал руками – доски. Запах дерева.
И я понял. Из меня словно выпустили воздух. Полный паралич воли. Я лежал в деревянном ящике. Может быть, в гробу. Они затолкали меня в гроб…
Я взял себя в руки и попытался успокоиться. Вдохнул и выдохнул несколько раз и начал кричать.
Начал кричать – и не мог остановиться:
– Выпустите меня отсюда!
Минут через двадцать прямо над моим лицом в гробу открылся люк. В глаза брызнул яркий свет, и я зажмурился.
Эту физиономию я не забуду никогда.
– Затихни, – сказал он. – Ты что, жрать хочешь? Или в сортир?
– Выпустите меня!
– Если в сортир, пошли. Только вначале я тебя свяжу.
– Что вам надо? Пожалуйста… скажите, что вам от меня надо?
– Этим занимаюсь не я. Думаю, так: заплатишь – никто тебя задерживать не будет.
А потом… вряд ли я могу рассказать подробно. В памяти провалы, да и то, что помню, – как в тумане. Должно быть, я сам подсознательно вытеснил из памяти несколько суток, что пролежал в этом ящике… деревянный ящик, по-моему, меньше, чем багажник у «Вольво». Единственное, что могу сказать, – во всем этом участвовал не он. Не тот, кто меня похищал. Не тот, кто первым открыл люк и предложил мне еду. Я помню, как изменилось его лицо, когда он потом увидел, что они со мной сделали.
Другие люди пришли в первый же день. Я не знал, кто они, – всегда в масках. Сначала решил, что это «торпеды» Себбе. Что он меня не простил. Что хочет выжать из меня еще больше – за то, что я его обманул. Было же сказано: надо заплатить. Но вскоре я понял – дело не в деньгах. Им был нужен мой компьютер. Им нужно было знать, кому я рассказывал, что видел в конференц-отеле в усадьбе. Это не были люди Себбе. Это не были люди Кума. Они представляли какую-то другую мафию.
Куда более темную.
Они выдернули семь ногтей на пальцах рук. Они гасили об меня сигареты. Они засовывали в меня бутылки. Они… (
ЙС: И не надо. Я читал протоколы суда, вы же все там рассказали?
М: В основном – да. Единственное, что я не сказал, – им был нужен компьютер. Не сказал, потому что боялся за семью.
ЙС: Это можно понять.
М: Как бы там ни было, через пять суток и пять часов они меня отпустили. Потом Сесилия рассказала. Ей позвонили – твой муж в наших руках, нам нужен его компьютер.
ЙС: И она отдала?
М: Да. Отдала. И одновременно заявила в полицию о похищении. Не знаю, что уж там предпринимала полиция, но как только она передала комп, тут же нашлись мои следы.
ЙС: А что случилось с компьютером?
М: Не знаю. Он попал к ним в руки. Больше ничего не знаю.
ЙС: И только одного человека осудили за все это? Из всех них – только одного?
М: Да. Того самого, кто меня похитил, а потом открыл гроб и предложил поесть. Его имя – Тедди Максумич.