Попытался собраться с мыслями: что же произошло? Он помнил не так уж много. Веселый пир на яхте у Деяна. Потом такси: вдребезги пьяный Маттео. Я тоже был хорош: самокритичный вывод. Потом: их атаковали двое. Полиция. Электрошокер. Еще вспышка: его заталкивают в машину, Маттео неподвижно лежит на асфальте.
Резкий, с визгом шин, старт. Удар. Остальное в тумане, как он ни старался вспомнить. Да, вот еще: у одного из нападавших шрам на щеке. От уха до носогубной складки.
Попытался расслабиться и не смог.
Стены камеры казались наклонными. Воздух тяжелый. Только не гипервентилировать, не поддаваться панике. Он уже бывал в таком положении. Выдержал восемь лет и не сломался.
Он помнил, когда его арестовали за похищение Матса. Оперативники при задержании выстрелили ему в живот. Первые дни после операции. Лежал на матрасе, как и сейчас, полуоглушенный цитодоном и другими пейнкиллерами. Лежал и думал о том же, что и сейчас: о матери.
Детский уголок в библиотеке. Кругом подушки и плюшевые медвежата. Он свернулся у мамы на коленях, в руках у нее «Братья Львиное Сердце»[101].
«Есть вещи, которые человек должен делать, несмотря на опасность, иначе он не человек, а дрянь».
– Золотко мое, ты понимаешь, что это значит? – мамин голос.
Он качает головой – ему пять или шесть лет.
– Нет, мам, не очень. Какие вещи человек должен делать?
Она чмокает его в щеку, хотя он очень стесняется, когда она целует его при других.
– Человек должен быть добрым, Тедди. Человек должен быть добрым, хотя иногда это очень нелегко.
Он попытался встать.
Нет, не всегда он был добрым. И вот результат.
Восстановлен непостижимый космический баланс. Не случайно он сюда угодил.
По заслугам. За грехи.
Надо быть добрым.
Он снова выглянул в окно. Газон и в самом деле не стригли за все лето ни разу. И, похоже, не поливали. Полно высохшей, пожелтевшей травы. Стена тоже полуразвалившаяся. Покосившийся стол для настольного тенниса, пара перевернутых футбольных ворот. Нет, это не Сальберга. Там изолятор примыкает к тюрьме. К тому же он слышал – там недавно сделали ремонт. И не Эстерокер – он помнил местность. Еще дальше от Стокгольма?
Что-то не склеивалось. Он был совершенно уверен. Что-то не так.
Но что именно – сообразить не удалось.
61
Никола чувствовал себя на удивление свежим. Несмотря на пьянку у Хамона, несмотря на нервную встряску у Метима.
Он остался у Паулины до полудня. Не смотрел на часы. Выключил телефон. Наслаждался жизнью. И Паулиной.
Включил телефон. Четыре пропущенных звонка от мамы. И семь – с одного и того же неизвестного номера.
Мать привыкла, что он отключает мобильник. Но он все-таки обещал исправиться. Надо бы позвонить, но Никола никак не мог себя заставить нарушить блаженное состояние. Хотелось продлить ощущение счастья, которое бурлило в нем уже несколько часов.
Они проспали до ланча, он и Паулина. Когда встали, родителей уже не было. Никола даже не был уверен, знали ли они, что у дочери гость.
– Это неважно, – улыбнулась Паулина. – Мама с папой не из Саудовской Аравии. Поляки. Поляки за это не убивают.
Завтрак: апельсиновый сок и хлеб из ростера с ветчиной. Паулина съела грейпфрут. Свежая газета на столе. На первой странице – репортаж об успешных действиях полиции в борьбе с организованной преступностью. С так называемыми гангстерами. Та же фотография. Его автомат с замотанным изолентой магазином среди прочих стрелялок.
Позавтракав, опять пошли в спальню. Посмотрели телевизор. Говорили о ее школе, о Николином суде. Целовались. То и дело залезали в постель.
Пошли прогуляться. Он, не отпуская, обнимал ее за плечи. Посидели на лавке в парке. Вернулись домой, посмотрели полсерии «Родины», пили смузи. Обсуждали общих знакомых. Потом опять забрались в постель.
Никола медленно поднимался по лестнице. Остался один пролет. Всего один пролет до
Стоп. Кто-то здесь есть. Он и в самом деле как Человек-паук.
Замедлил шаг. На площадке, прямо у него под дверью, сидит женщина. На полу. Прислонилась к стене.
Он узнал ее, только когда она подняла голову. Эмили-мать-ее-Янссон. Его суперадвокат.
– Почему ты не отвечаешь на звонки? – спросила она после обязательных объятий и улыбнулась.
– У меня были другие… немного другие дела этой ночью, – сказал Никола и с досадой почувствовал, что рот его тоже расплылся в счастливой гримасе.
– А… вот оно что. Это другое дело, – она продолжала улыбаться. – Ночью… это конечно. Но сейчас половина пятого дня, и я звонила тебе, наверное, раз сто. Кое-что произошло.
Лицо ее внезапно сделалось серьезным.
Он открыл дверь. Даже не стал рассказывать, что квартиру оплатил Тедди. Ему было непонятно: зачем Эмили приехала к нему домой? Путь не близкий.
Объяснений долго ждать не пришлось. Несколько часов назад ей позвонил какой-то парень, назвался Маттео.