Стоит ли об этом

В этот же день в туалете появилась надпись: «Сергей Юрьевич — козёл». Я рассмеялся. Никогда в жизни меня ещё не оскорбляли с таким уважением. Пацан решил меня обидеть, но назвал не какой–нибудь поганой кликухой, а как положено называть учителя, по имени–отчеству. Разумеется, я не тронул этой надписи и никого не просил её стереть, но через день надпись исчезла. И не просто исчезла, а была варварски выскоблена. Для того, чтобы удалить эту надпись, вовсе не обязательно было портить дверь, ни уборщица и ни один взрослый человек никогда не стал бы делать это так радикально. Это мог сделать только пацан. Другой пацан, видимо, несогласный с содержанием надписи. Я удовлетворённо хмыкнул.

Я никогда на них не обижался и не испытывал к ним никакой ненависти, потому что прекрасно понимал — их буйство на уроках не направлено лично против меня, просто такова их природа. Они бесятся потому что им весело, обо мне они вообще не думают и по большому счёту ничего против меня не имеют. Вот и я ничего не имел против них.

***

Однажды, хулиганистый мальчишка пошутил лично надо мной. Вечером, сидя дома, я услышал у дверей какое–то шевеление. В дверь не стучали, но что–то там делали. Я подошёл к двери, она не открывалась, я сразу понял, что произошло. Меня «заперли». Была такая шутка — на дверь снаружи вешали какой–нибудь ржавый замок. Я рванул дверь на себя с такой силой, какой вообще не обладал. Погнутая скоба и вырванные с мясом шурупы полетели в разные стороны. Выскочив на улицу, я увидел, как улепётывает в темноту маленькая фигурка. Этого гаврика я узнал и со спины.

На следующий день я провёл в их классе урок и попросил его остаться. Спокойно взяв мальчика за ухо, я провернул его на четверть оборота и злобно прошипел: «Если ещё раз…». Мальчишка взвыл от боли и зачастил: «Это не я! Во сколько это было?!». Мелкий шельмец уже, понятное дело, сочинил себе алиби, но от боли быстро себя выдал. Я ведь даже не сказал, о чём речь, а он это уже знал. Конечно, я не стал его слушать, вместо этого провернув ухо ещё на пол оборота. Его скрючило, а я закончил своё шипение: «Ещё раз, и вообще без уха останешься». Я отпустил его, он убежал с красным ухом, уже не пытаясь ничего объяснять.

Это шаловливое дитя не раз получало от меня в торец в четверть силы. Но вот что удивительно. Когда я увольнялся, и директор отдавала мне трудовую книжку, она с улыбкой обронила: «Вчера Иванов сказал: «Жалко, что Сергей Юрьевич увольняется, хороший был человек»». Это был не такой уж плохой итог моей работы. Хулиганистый пацан вполне осознавал, что ни разу не получил от меня без дела. А вот если бы я оставлял его шалости без последствий — он не смог бы меня уважать. Конечно, я был плохим учителем, но старался быть нормальным человеком, в первую очередь — честным и справедливым.

***

Иногда я любил приколоться, и это очень забавляло детей. Помню, я задал им сочинение по картине «Февральская лазурь». Они спрашивают: «Сколько надо написать?» Я говорю: «Полторы страницы». Они заныли: «Это невозможно. Чё тут писать? Снег, берёзы…». Я усмехнулся: «А спорим я четыре страницы напишу на эту тему до конца урока?». «На что спорим?» — хитро спрашивают они. «На килограмм конфет. Если не смогу — куплю и раздам всему классу килограмм конфет. Если смогу — вам придётся скидываться на килограмм конфет для меня». Они с большим увлечением согласились. Конечно, я справился и в конце урока зачитал им своё сочинение на четыре страницы, с ленивой улыбкой махнув рукой: «Конфеты можете не покупать, прощаю». Им понравилось.

Иногда они тоже прикалывались, и не столь безобидно. В сентябре мы ходили работать на поле. Помню, в перерыве сидим с парнями у костра на опушке леса, и вдруг один из них достал из кармана горсть строительных патронов и бросил в костёр. Они мигом разбежались, попрятавшись за деревьями. А я знал, что это за патроны и понимал, что сейчас они начнут взрываться и разлетаться в разные стороны. У меня появилась хорошая перспектива получить в лобешник раскалённую железяку. Но я не стронулся с места. Ну не мог я у них на глазах улепётывать, как заяц. Страх показаться трусом оказался сильнее страха получить травму. Патроны начали взрываться, я спокойно затягивался беломориной. Когда отгремело, они начали понемногу вылезать из–за деревьев. А я им с понтом: «Вы чё разбежались? Испугались что ли?». Они потупясь, улыбались.